Мать
Агенда
Том 4
Январь 1963
2 января 1963
Год начался для меня ужасно. Боюсь, что так пойдет и дальше.
Новые трудности?
Нет, просто все хотят меня видеть!
Они утомляют меня — я от них сильно устаю.
Я могла бы только… О! Бывают моменты, когда я полностью отхожу от действия — под «действием» я подразумеваю разговор и, особенно, получение массы вибраций… ужасных, ужасных вибраций!
Я чувствую, что работа идет довольно быстро внутри, есть интересные вещи (как выразиться?)… как обещания. Но чувствительность [тела] и возможность дисбаланса обострились в том смысле, что простой пустяк, который при других обстоятельствах не имел бы никакого значения и просто бы прошел, нарушает баланс тела — тело стало ужасно чувствительным. Например, скверная реакция в ком-то, напряженность или реакция самого обычного порядка, вызывает в моем теле внезапную усталость, как если бы оно было истощено. Тогда мне надо снова собираться, чтобы погрузиться в Источник, так что…
Сейчас трудные дни.
У людей есть ужасная привычка — этакий демократический дух, ты знаешь: если я делаю что-то для одного, то почему бы не сделать это и для другого? Они легко принимают, что я больна и поэтому ни с кем не вижусь (!), они говорят: «Бедная Мать, надо ее поберечь и не докучать ей», но как только у меня появляются силы и я не даю кому-то что-то, что дала тому-то и тому-то, этого они не могут принять! Уравниловка сейчас в моде; иерархия или просто различное обращение в разных случаях — теперь уже устарело.
Как бы там ни было, не хочу начинать объясняться, я сделаю это позже.
Но предстоят нелегкие деньки.
Ты не должна позволять, чтобы тебя заваливали.
Нет.
Я им не ПОЗВОЛЯЮ, но…
9 января 1963
…Как люди любят суетиться! Будто им надо суетиться, чтобы чувствовать себя живыми!
Разве не так?
*
* *
(Мать ссылается на «Бюллетень» и, в особенности, на беседу от 3 июля 1957, где она рассказывала о своем символическом видении «Большой Гостиницы» в стадии вечного сноса:) 1
Но все это видится мне на внешней стороне. Я понимаю, это может интересовать людей, но все же заставляет меня улыбаться. Вот так мне кажется. Даже это видение.
Каждую ночь у меня три-четыре таких видения, больших видения, со всеми усложнениями 2 , всеми символами, всеми объяснениями, и я встречаю людей… которые не таковы, какими представляются себе.
Но это грандиозно! Потрясающе, сколько можно сделать за несколько часов ночью…
(молчание)
И там все, что мы должны знать, но не знаем (я не имею в виду внешние вещи)…
((Долгое молчание)
Но телу очень трудно измениться. Потому что оно живет только по своей привычке жить. И всякий раз, когда проникает нечто из истинного способа жить, тогда без мысли, без рассуждения, без чего-то, что напоминало бы идею, почти без ощущения, почти автоматически, в клетках появляется смятение от новизны этого. Тогда понимаешь, что ВСЕ надо изменить. Это больше не сердце должно перекачивать кровь и получать Силу; не желудок должен переваривать пищу, это все больше не так — все функционирует другим образом. База должна сместиться, функционирование должно полностью измениться — и, затем, все эти клетки, которые так внимательны к тому, чтобы все шло СОГЛАСНО ПРИВЫЧКЕ…
(молчание)
Ужасно. Странная трудность.
Если правит внутренне существо — истинное существо — тогда мощь внутреннего существа заставляет тело действовать автоматически; но при этом тело не сознает свое изменение, оно не сотрудничает в деле своего изменения, и для нужного изменения, потребуются, вероятно… быть может, тысячелетия. Надо, чтобы истинное существо было вот так [жест – на заднем плане] и тело САМО все делало, то есть, содержало Господа, воспринимало Господа, отдавало себя Господу, БЫЛО Господом. Есть стремление — о! оно интенсивное, пламенное — это очень хорошо. Но Господь [смеясь] не входит в обычную привычку! Поэтому, как только Он просто пытается завладеть той или иной функцией, даже частично (не тотально), то все эти привычки, все эти связи, все эти движения мгновенно меняются, вызывая смятение. Смятение в точке. В результате: обморок или состояние на грани обморока, либо нестерпимая боль, либо, в конечном счете, то, что ВНЕШНЕ выглядит полностью расстроенным. Тогда что же делать?… Терпеливо ждать, пока это малое или большое число клеток, этот маленький уголок сознания не усвоит свой урок. На это уходит день, два дня, три дня, и затем это «великое» хаотическое, бурлящее событие успокаивается, объясняется, и клетки сами себе говорят (как бы говорят): «Боже, как мы глупы!…» Требуется немного времени, и они понимают.
Но их тысячи, тысячи и тысячи!
И нельзя увеличить дозу, поскольку можно вызвать их разобщенность! Недавно я видела это; в последний раз, когда ты приходил, я была в полном расстройстве. 3
Сознание там [жест – сзади], но… оно вмешивается только когда это совершенно необходимо. Оно лишь пытается локально заставить клетки… (не понять, это не «понимание», потому что там нет ментала) иметь верное ощущение, верное переживание — истинное переживание — покуда клетки не начинают говорить: «О!О!...».
Некоторые клетки в смятении. Другие уже имели переживание, знают лучше и видят яснее, они работают, чтобы адаптироваться к новой вибрации. Но необходимо и остальным клеткам это понять. Они ощущаются такими глупыми, такими глупыми! И наверху есть нечто, что видит все и одновременно (и то, и другое вместе) забавляется, глядя на это, потому что это действительно безумно смехотворно, но и одновременно так печально! Печально видеть, что ВСЕ вот так: ВСЯ земля, ВСЯ земля! То что демонстрирует тело, являясь объектом особой концентрации, особого усилия, особого ПОРУЧЕНИЯ, особого внимания, особой заботы — это крошечный уголок, совсем малюсенький — и есть вся земля, вся земля… И все это думает, что оно такое чудесное, такое умное!…
Я могла бы часами рассказывать об этом.
Потом.
Даже сейчас мне надо идти потихоньку, потихоньку, потихоньку — не «отпускать поводья». Я окружена людьми, которые говорят: «О, она серьезно больна! Что же будет?…» и тем самым все усугубляют. Потому что мне еще приходится отгонять все это с помощью Силы: «Держись спокойно! Не позволяй создавать формации, которые усугубляют трудность.»
Ты видишь, как мы далеки от тех романтических трансформаций, когда люди выходят из своих медитаций помолодевшими, обновленными, светлыми — о, детские игры! В конце нет ничего: делается вот так [Мать делает легкий выдох], и все здесь.
Трудно все остальное. 4
12 января 1963
Море работы, о!… Ты как-то сказал в своей рукописи [«Путешествие Сознания»], что Шри Ауробиндо работал по четырнадцать часов в день, и они хотят, чтобы я делала то же самое — пока я не сдаюсь.
О! Да, ты совершенно права!
Это очень плохо. Из-за этого он потерял зрение, ты знаешь; его глаза переутомлялись. Я точно знаю, потому что слышала это от него: как-то ему принесли груду книг и еще чего-то, чтобы он подписал; тогда, не зная, что его могут услышать, он воскликнул: «О! Они хотят, чтобы я ослеп!». Так я узнала, что его глаза переутомлялись. И он действительно потерял зрение. В конце он почти ничего не видел: должен был подносить вещи к самым глазам.
Так что я не сдаюсь. 5
Да!
*
* *
((Немного позже)
Скоро закончу перевод [«Синтеза Йоги»], осталось всего несколько страниц – с десяток. Это очень неполно — я имею в виду, что это перевод. Смысл – точный; но иногда получается совсем другая фраза, иногда – полный англицизм.
Это странное явление: как только сажусь за перевод, за одну-две секунды, не больше, становлюсь совсем другой личностью. Я пишу — но это не я пишу, я знаю, что это Шри Ауробиндо.
И он предлагает мне слова, то есть, вдруг я вижу: «Вот так». Слышу фразу и записываю ее. Иногда фраза совсем другая, хотя я понимаю, что смысл тот же самый; иногда это не французский…
У тебя есть следующий «Афоризм»?
Ты понимаешь, в году только 365 дней, и у нас… включая визитеров, которые приходят по случаю своих дней рождений, почти 1300 человек. С большинством людей я не встречаюсь, но с некоторыми обязана: с таким людьми, как Нолини, Амрита, Павитра, Чампаклал 6 , я просто вынуждена уделять им какое-то время. И, затем, есть люди, которые приезжают из Африки, Европы и просят о встрече со мной перед своим отъездом, так что…
Но сейчас, я тебя слушаю.
((Ученик читает)
81. Смех Бога порою очень груб и не подходит для изысканных ушей; Он не удовлетворяется быть Мольером,
Ему также надо быть Аристофаном и Рабле. 7
(Помолчав) Вернемся к нему в понедельник… 8
Довольно странно, иногда это приходит как поток (больше, чем волна): формы, образы, выражения, откровения — это приходит и течет, течет, течет, и тогда, если я начинаю писать, могу писать без остановки. А иногда это… полная неподвижность. И если я пытаюсь вмешаться в «это», то происходит падение в обычную глупость.
Посмотрим.
Вот почему я попросила тебя прочесть: афоризм ушел туда, наверх.
*
* *
(Позже, касаясь предыдущей беседы, где Мать говорила, что тело живет только по привычке жить:)
Я имела очень интересное (не личное) переживание. Ты знаешь Бенджамина? 9 … Психическое существо покинуло его довольно давно, и из-за этого для поверхностного сознания он казался «немного не в порядке» — он не был «не в порядке», а был «сокращенным». И жил как раз только по привычке. Его физическое сознание еще удерживало минимум витала и ментала, и он жил по привычке. Но, что примечательно, иногда, на несколько секунд, он жил великолепно, в полном свете, а в остальное время даже был не способен контролировать свои движения. Затем он окончательно ушел: вся накопленная энергия постепенно-постепенно выходила из тела и, наконец, полностью вышла. Это произошло в день его рождения, 30 декабря (в ночь с 30 на 31 декабря). Он ушел. После этого сделали так, как всегда поступают в таких случаях: его комнату убрали и вынесли всю мебель. С тех пор от него не было никакого знака. Вчера вечером, после ужина (и это произошло примерно в то же время, когда он ушел двенадцать дней тому назад), я была в концентрации, отдыхала и вдруг появился очень деятельный Бенджамин и сказал мне: «Мать! Они вынесли всю мебель из моей комнаты! Что же мне теперь делать?» Я мягко ему ответила: «Не беспокойся! Тебе больше ничего не понадобится.» Затем ввела его в покой и отправила соединиться с остальной частью его существа.
Это значит, что потребовалось двенадцать дней чтобы воссоздались его элементы. Ведь его тело сожгли (он был христианином, но семья — его жена еще жива, как и его брат — рассудила, что будет дешевле вверить его нам, чем похоронить по-христиански! Тем самым они позволили его кремировать). Мы его кремировали, но я потребовала выждать некоторое время 10 (хотя в его случае сознание действительно постепенно выходило из тела, так что в конце в теле оставалось совсем мало сознания); все же сознание формы было насильственно выброшено из его клеток — поэтому потребовалось двенадцать дней, чтобы оно переформировалось. Это не была его душа (она уже давно ушла), это дух его тела пришел ко мне, телесное сознание воссоединилось, образовав привычную форму хорошо одетого Бенджамина с аккуратно причесанными волосами. Когда он пришел ко мне, то был очень ухоженным, каким и был при жизни: он всегда хотел выглядеть безупречно на встречах со мной, так оно и было. Потребовалось двенадцать дней, чтобы вновь соединились элементы сознания его тела, потому что раньше я не видела его (я могла сделать это за несколько часов, но при условии, что он сам покажется), но в этом случае, его душа ушла на покой уже давно, и появление его формы не имело большого значения. Так что сознание его формы воссоздалось за двенадцать дней, и когда стало готово [смеясь], оно пришло, чтобы занять свою комнату!… А там не было мебели, не было больше ничего!
Я нашла это очень забавным.
И он жил больше года, думаю почти два года, просто по привычке жить.
Здесь также есть сестра одного старого дородного доктора, она (я думаю) на пять-шесть лет старше меня — ей скоро будет девяносто. Она тоже угасает, вот уже в течение нескольких месяцев. Доктора (которые вообще ничего не понимают) заявили, что она умрет через несколько дней; я им ответила: «Подождите с выводами: эта женщина знает, как уходить на покой, у нее очень мирное сознание — это может длиться долго, годами.» Она лежит на кровати, не очень-то может двигаться, но… она живет. Она живет тоже по привычке.
В действительности, тело обладает силой продолжать существовать ГОРАЗДО ДОЛЬШЕ, чем думают человеческие существа. Они приводят в беспорядок все это: как только кто-то почувствует себя плохо, они пичкают его лекарствами или вносят резкие изменения, они лишают тело той спокойной растительной ясности, благодаря которой оно может продолжать существовать длительное время. Как деревья, которые умирают очень долго.
Это интересно.
*
* *
((Немного позже)
…Очевидно, трудность исходит из этой смеси: есть ответственность за все, за всю эту организацию, всех этих людей, повисших на мне (и, естественно, дающих мне работу, даже если отмести все, что возможно) и, затем, есть изучение или отметка того, что происходит. Если бы на мне ничто не висело и я могла бы записывать свои ночи, как это было бы интересно!
К примеру, две-три ночи тому назад (точно не помню), я была со Шри Ауробиндо, и мы делали определенную работу (это было в ментальной зоне с вкраплением некоторых витальных реакций), это была общая работа. Я была со Шри Ауробиндо, и мы делали работу вместе, затем он захотел объяснить мне, как определенное движение трансформируется в искаженное движение, и начал объяснять (но в этом объяснении не было ничего ментального, ничего интеллектуального, это не было теорией). И тогда, даже без (как выразиться?) даже без предупреждения через мысль или объяснение, истинное движение превратилось… не в ложное движение, а в искаженное. Я обращалась к Шри Ауробиндо, он мне отвечал, затем я повернула голову вот так (не физически: все это — внутренняя жизнь, естественно), я повернулась так, чтобы увидеть [вибрационный] эффект. Затем обернулась назад и адресовала Шри Ауробиндо движение, необходимое для продолжения этого переживания. Я получила отклик, который удивил меня качеством вибрации (это был отклик неведения и слабости), и тогда снова повернула назад свое внимание, потому что такой отклик не мог исходить от Шри Ауробиндо. И, действительно, на месте Шри Ауробиндо я увидела доктора. И тогда я поняла! Внешне можно было сказать: «А! Шри Ауробиндо и доктор — это одно и то же!» (Люди, увидевшие подобное, сказали бы, что это одно и то же — конечно, все одно и то же! все есть одно, это полное единство, которого люди не понимают.) Естественно, это не удивило меня ни на тысячную долю секунды, не было никакого удивления, но… о! я поняла: вот так [Мать поворачивает ладонь немного влево] это Шри Ауробиндо, а вот так [легкий поворот вправо], это доктор. Вот так — Господь, а вот так — человек!
Очень интересно. 11
В тот момент были все малейшие детали наблюдения, которые делают переживание совершенно конкретным. Если бы я записала все это, было бы интересно. Но им не счесть числа! Я проводила бы все дни, записывая свои ночи! Разве это возможно?
Это ОДНА из разновидностей переживания — есть переживания многих родов. Что касается тела, то и таких переживаний предостаточно: например, вибрация вот так [жест] — вечное блаженство; СОВСЕМ МАЛЕНЬКОЕ смещение (то, что кажется смещением — это смещение? это… что?искажение? добавление? или… всевозможные различные вещи), и это превращается в мучения и ужасный дискомфорт — В ТОЧНОСТИ ОДНА И ТА ЖЕ ВЕЩЬ. И так далее. Можно описать тонну вещей!
И если бы было возможно все это ясно, отчетливо записать во всех деталях, это было бы интересно, но только взгляни [Мать показывает на груды бумаг вокруг себя] — везде работа! Письма, письма! Три, четыре, пять, десять, двадцать писем ежедневно, не считая всех решений, которые я мгновенно принимаю и которые сразу же пишу. Этим утром я написала четыре «срочные» записки; вот так, когда Нолини был здесь, и ты видел, как это было с Павитрой.
Нельзя сказать, что это неважно — это важно в том смысле, что все эти люди зависят от меня; я не могу сделать так, чтобы не сегодня — завтра они приобрели способность постигать полно и ясно все что я делаю, без всяких слов. Я не могу требовать, чтобы они преобразились чудесным образом, я должна им помочь!
Я затрудняю приближение к себе, держусь на расстоянии. Самое большее, что я могу — учу их воспринимать напрямую, но людей, способных на это — минимум. И вот вам 1300-1400 человек, не считая всех тех, с кем я состою в переписке — в среднем получается две — три тысячи человек, которые находятся в сознательной связи [с Матерью].
И это приходит и приходит. Многие приходят, даже не сознавая этого! И я продолжаю идти. По большей части сознательно, но очень часто и не сознательно. Вот пример: кое-кто болен, кое-кто, кто действительно меня любит, это Z, жена A; A сказал мне, что она больна. Тогда я увеличиваю дозу (все – во мне, я со всеми людьми, это само собой разумеется, но когда что-то идет плохо, я увеличиваю дозу), я увеличила дозу. Я ожидала, что будет улучшение, но этого не произошло. Я еще увеличила дозу. На следующий день получила от А письмо, в котором говорилось, что прошлой ночью Z имела интересное переживание. У нее астма (астматики производят впечатление умирающих людей — она действительно очень плохо себя чувствовала, из-за чего ее пичкали лекарствами и затем…). Так вот, в остром приступе астмы, она села на кровати, свесив ноги. Затем ее ногам стало холодно, и она решила подцепить ими свои тапки. Она вытянула ноги, но вместо своих тапок почувствовала что-то мягкое, живое. Она, конечно, удивилась и посмотрела вниз: и увидела мои ноги. Там были мои ноги, обутые в сандалии, в которых я обычно выхожу — мои голые ноги. Тогда она дотронулась до моих ног и произнесла: «О-о! Мать здесь!». После этого сразу же улеглась на кровать и уснула… и проснулась излеченной.
И она не выдумала: мои ноги БЫЛИ ТАМ. «Мои ноги» — я имею в виду нечто от меня, что принесло эту форму, чтобы она почувствовала.
Все это составляет работу.
И это не только здесь: это здесь, там, везде, во всем мире. И не отмечается в голове (это невозможно! я сошла бы с ума), но остается в сознании [Мать делает жест вокруг своей головы]. Мне достаточно остановиться и уделить этому внимание: «Что это?» [Мать ловит вибрацию, подходящую к ней]… Но как, ты понимаешь, записать это на словах? Потребовалось бы писать пятьдесят строчек одновременно! Это невозможно.
Но это сознательно.
И все-все-все, что происходит там, на войне, все эти китайцы, которых заставляют делать вещи, которых они не хотят делать…
И все это время, все время, везде-везде-везде.
Достигает активного сознания только то, что совершенно необходимо для активного отклика, но и это уже слишком. То есть, двадцати четырех часов в сутки не достаточно.
И я отдаю себе отчет… Ведь мне нужна физическая помощь, чтобы освободить тело от усилия, которое не совершенно необходимо. Но я не могу им [помощникам] устроить жизнь, которая казалась бы совершенно хаотической: обязательно нужно расписание. А если есть расписание, это означает ужасные ограничения. Это вынужденно; это вынужденно, потому что пока что само-выражающейся воли не достаточно, чтобы ей отвечала материя. Когда так будет, время больше не будет иметь значения, но — НО.
Не надо быть нетерпеливыми. 12
14 января
Итак? Ты принес вопрос по поводу этих афоризмов?
Вопросов не так уж много.
Я рассчитываю на вопрос, чтобы началось движение, потому что пока нет ничего.
Чаще всего так: я знаю, что надо делать, в тот момент, когда надо делать, знаю, что надо сказать, в тот момент, когда надо это сказать. Я и не пытаюсь, но все же, один-два раза попыталась увидеть — бесполезно: ничто не приходит. Но когда это должно придти, оно приходит так, как если бы открылся кран — без усилия, не надо ничего делать, это просто приходит.
Так что пока что нет ничего.
Прочти мне снова этот афоризм.
81. Смех Бога порою очень груб и не подходит для изысканных ушей; Он не удовлетворяется быть Мольером,
Ему надо также быть Аристофаном и Рабле. 13
82. Если бы люди воспринимали жизнь менее серьезно,
Очень скоро они смогли бы сделать ее более совершенной…
Действительно!
…Бог никогда не воспринимает Свои труды всерьез;
вот почему нам явлен спектакль этой чудесной вселенной. 14
Так какой вопрос?
Можно задаться вопросом, почему серьезное восприятие вещей препятствует тому, чтобы жизнь стала более совершенной?
((После долгого молчания)
Добродетель всегда вычеркивала вещи из жизни, и [смеясь] если сложить вместе все добродетели всего мира, то мало бы что осталось в жизни!
Добродетель претендует на поиск совершенства, но совершенство заключается в полноте. Так что эти два движения противоречат друг другу: добродетель, которая устраняет, сокращает, фиксирует пределы, и совершенство, которое принимает все, не отвергает ничего, но ставит каждую вещь на свое место — очевидно, эти два движения не могут ужиться друг с другом.
Серьезное восприятие жизни обычно включает в себя два движения: первое движение придает значение тем вещам, которые, вероятно, не имеют значения, а второе движение хочет, чтобы жизнь была сведена к определенному числу качеств, считающихся чистыми и достойными. У некоторых (о ком, например, говорит здесь Шри Ауробиндо: это «целомудренные» или пуритане) эта добродетель становится сухой, бесплодной, серой, агрессивной, и они находят грехи почти во всем, что радостно, свободно и счастливо.
Единственный способ сделать жизнь совершенной (я имею здесь в виду жизнь на земле, конечно же), это посмотреть с достаточно большой высоты, чтобы увидеть жизнь во всей ее полноте, не только в существующей сейчас полноте, но и в полноте прошлого, настоящего и будущего: чем она была, чем она является сейчас и чем она должна стать — надо быть способным увидеть все одновременно. Потому что это единственный способ расставить все по своим местам. Ничто не может быть вычеркнуто, ничто не ДОЛЖНО быть вычеркнуто, но каждая вещь должна занять свое место в полной гармонии с остальными. И тогда все эти вещи, которые кажутся пуританскому духу такими «плохими», такими «предосудительными», такими «неприемлемыми», стали бы движениями радости и свободы одной тотально божественной жизни. И тогда ничто не помешало бы нам знать, понимать, чувствовать и жить этим чудесным Смехом Господа, который извлекает бесконечную радость, наблюдая, как Сам Он живет бесконечным образом.
Эта радость, этот чудесный Смех, который растворяет все тени, все боли, все страдания… Достаточно погрузиться в себя, чтобы найти внутреннее Солнце и позволить себе искупаться в нем. И тогда все станет только каскадом гармоничного, светлого, солнечного смеха, в котором нет места тени и боли.
В действительности, даже при самых больших трудностях, при самых больших неприятностях, при самых больших физических болях, если вы способны взглянуть на них из ТОГО места, держась ТАМ, то вы увидите нереальность трудностей, нереальность неприятностей, нереальность боли — и все становится радостной и светлой вибрацией.
По сути, это самое могучее средство растворять трудности, устранять неприятности и заставлять исчезать боль. С первыми двумя [трудности, неприятности] относительно легко справиться (я говорю – относительно), а последнее [боли] – самое трудное, потому что у нас есть привычка считать тело и все, что оно чувствует, крайне конкретным, фактическим — но это то же самое, это просто из-за того, что мы не научены и не привыкли считать тело чем-то текучим, пластичным, нефиксированным, податливым. Мы не умеем вводить туда светлый Смех, который растворяет все тени и все трудности, все разногласия, все дисгармонии, все, что скрипит, кричит и плачет.
(молчание)
И это Солнце — Солнце божественного смеха — находится в центре каждой вещи, это истина каждой вещи. Нужно только научиться видеть это, чувствовать это, жить этим.
И для этого давайте убежим от тех людей, которые воспринимают жизнь серьезно — это самые занудные существа в мире!
Это все.
Но это так. Когда-то я рассказывала тебе о трудностях в клетках; я заметила: как только это начинается, я начинаю смеяться! А когда я начинаю кому-то серьезно о них рассказывать, положение ухудшается; но если я начинаю смеяться и рассказываю об этом смеясь, трудность исчезает. Действительно, это ужасно — воспринимать жизнь серьезно! Это ужасно. Люди, которые доставляют мне самые большие трудности, — всегда те, что воспринимают жизнь серьезно.
Совсем недавно у меня было такое переживание. Все, что приходит ко мне от людей, которые посвятили себя «духовной жизни», которые делают йогу так, как делали ее раньше, которые очень серьезны и видят враждебность повсюду, препятствия повсюду, запреты повсюду, о! как они усложняют жизнь и… как далеки они от Божественного. Я видела это по отношению к одному человеку, которого ты знаешь. У всех этих людей есть правила: «не следует» делать того, «надо» делать то, «не надо»… в такое-то время «нельзя» делать это, в такой-то день «нельзя» делать то; «не следует» есть этого, не надо… И затем, боже упаси! не путайте вашу обычную жизнь с вашей посвященной жизнью, о! — вот как создается пропасть.
Это в точности противоположно тому, что я чувствую сейчас — не важно, что происходит: что-то не в порядке с телом, что-то не в порядке с людьми, что-то не в порядке с вещами — сразу же первое движение: «О, мой сладкий Господь, мой Возлюбленный!» И я смеюсь! И тогда все в порядке. Я как-то сделала это (это спонтанно, это мгновенно, это без раздумий, это не по желанию, не по плану, ничего такого — это приходит просто вот так), как-то это пришло (я больше не помню деталей, но это было при обстоятельствах, которые казались почти отпетыми); я увидела себя, я начала смеяться; я сказала себе: «Вот так! Мне не надо быть серьезной, мне не надо быть степенной!»
Как только это приходит [Мать принимает серьезный вид], я становлюсь подозрительной и говорю себе: «О! Что-то не так. Должно быть, какое-то влияние или что-то в этом роде вошло в атмосферу — его не должно там быть.» Все эти сомнения, все эти угрызения, все эти… о-о-о! ощущение недостойности, ощущение ошибки… И если пойти еще дальше — ощущение греха — нет, это!… мне кажется, что это принадлежит другому веку, веку тьмы.
Но особенно все эти запреты. Например, я узнала от кого-то, что Х сказал буквально следующее: «Я собираюсь сделать особую пуджу, чтобы помочь придти деньгам. Я подготовлю особый янтрам 15 . Но, БОЖЕ УПАСИ, не говорите ничего [Матери], не делайте ничего до 14 января, потому что 14 января такая-то планета будет в оппозиции к такой-то планете [Мать смеется], так что ситуация неблагоприятная. Зато потом эта планета будет в асценденте, и все будет успешно!» [Мать смеется] Нечто во мне спонтанно сказало («нечто» или «некто»), сразу же спонтанно сказало: «К чему все это? Я всегда могу услышать!» И я рассмеялась. Тогда они решили, что я над ним насмехаюсь — я не насмехаюсь; я смеюсь, это не одно и то же!
Вот, мой мальчик, это все. 16
Можешь прочесть мне еще один афоризм. Для этого афоризма достаточно.
Какой следующий афоризм?
83. Стыд привел к восхитительным результатам как в эстетике,
так и в морали — мы с трудом смогли бы обойтись без него;
но стыд — это признак слабости и доказательство неведения. 17
Это то же самое! Это то, что я сказала в конце: чувство греха, сожаления, раскаяния, все это, о!… Достаточно, не так ли?
*
* *
(Затем Мать просматривает список ближайших встреч и поздравлений с днями рождения)
2 февраля — день рождения С, так что я подарю ему медитацию, потому что эти люди еще верят в медитацию! [Мать смеется]
Но это стало довольно забавным маленьким полем переживания. Потому что сейчас я подписываю людям открытки, так что у меня множество открыток со всевозможными картинками 18 (С все время подготавливает их), и теперь, автоматически, как только мне надо написать открытку для кого-то, то это не так, что я решаю заранее (потому что иногда я решаю заранее), выбор делается в последнюю минуту: «Надо взять вот ЭТУ открытку и написать на ней вот ЭТО». Я не беспокоюсь: это приходит как раз вовремя; так что мне достаточно только подняться, найти открытку и написать — это все. Мне скажут (как раз те люди, что ведут «духовную жизнь»): «Как! Делать такой пустяк объектом духовного переживания!» И так со ВСЕМИ маленькими вещами: какой предмет использовать, какую парфюмерию применить, соль для ванной, все эти «пустяки», «незначительности», «неважности»: «Как можно!…» Я даже не утруждаю себя тем, чтобы искать или… (думать, слава Богу, я не думаю), но это просто приходит: это, это, то. Не говорится — просто ЗНАЕШЬ. Это не говорится, мне не говорится: «Сделай это», никогда; это ЗНАЕШЬ: «А! вот так, и все». И я выбираю, я делаю — очень удобно!
Таким и было мое переживание (уже очень, очень давно, много-много лет тому назад), но теперь оно есть конкретно в клетках тела. Нет «вещей», в которых есть Господь и нет «вещей», в которых Господа нет — только дураки так думают! И Он ВСЕГДА там; Он не принимает ничего серьезно и забавляется со всем. Он играет с вами, если вы умеете играть — но вы не умеете играть, люди не умеют играть. А как Он умеет играть! Как хорошо играет Он со всем, с каждой мелочью: тебе надо расположить предметы на столе? Не думайте, что надо поразмыслить и все расставить, нет, будем играть: поместим это здесь, а вот это – вон там, пусть будет так. Затем, на другой день (люди думают: «А, она решила, что предметам на столе лучше стоять вот так, и так оно и будет дальше» — но это совсем не так!), на другой день (люди хотят мне помочь! Они хотят мне помочь, расставив предметы по своим местам, тогда это становится ужасным!) я остаюсь спокойной и неподвижной, и тогда начинается игра: итак! поставим это здесь, а вот это — вон там, а это — там… а! [Мать смеется] С момента нашей последней встречи все так постоянно и шло — вероятно, чтобы подготовить меня к этому афоризму!
Очень забавно.
Вот так, мой мальчик.
Так что давайте учиться смеяться вместе с Господом.
Я знаю. Я знаю, что Он хочет научить меня не воспринимать серьезно мою ответственность (не «ответственность» — это не то слово), но это грандиозная работа — находить по 8000 рупий на каждый день, чтобы покрыть расходы Ашрама; то есть, ловить колоссальную фортуну каждый месяц. И я хорошо вижу (потому что я говорила Ему много раз: «Ты знаешь, будет очень забавно, если у меня будет много денег, и я смогу играть с ними»), тогда я вижу, что Он смеется, но не отвечает!… И тогда Он учит меня смеяться над этой трудностью, видеть казначея, который посылает мне свою ведомость, в которой цифры растут астрономически [смеясь]: 50000, 60000, 80000, 90000, тогда как казна практически пуста! И Он хочет, чтобы я училась над этим смеяться. В тот день, когда я действительно смогу рассмеяться над этим — позабавиться, рассмеяться — ИСКРЕННЕ (без усилия — всегда можно сделать то, что хочешь, с усилием), когда это заставит меня спонтанно рассмеяться, тогда, думаю, это изменится. Потому что это невозможно… Ведь можно забавляться со всеми вещами, и почему бы также не позабавиться над тем, чтобы иметь больше денег, чем требуется, чтобы делать все с размахом! Когда-то это точно произойдет, но нам следует — нам не следует быть озабоченными количеством, а для этого не надо воспринимать деньги серьезно.
Не надо воспринимать деньги серьезно.
Сейчас это очень трудно, потому что во всем мире люди воспринимают деньги серьезно, из-за чего это и очень трудно. Особенно те люди, которые их имеют. Люди, имеющие деньги, воспринимают их серьезно, о, Боже! Вот почему так трудно. Надо научиться смеяться — смеяться, смеяться откровенно, искренне — тогда это кончится.
Что же!… хорошо, еще вернемся к этому потом.
До свидания, мой мальчик. 19
18 января 1963
(Ученик предлагает Матери полностью опубликовать в следующем, февральском номере «Бюллетеня» беседу по поводу «Смеха Бога» и, особенно, весь отрывок, где Мать говорит: «Это ужасно — воспринимать жизнь серьезно! Люди, воспринимающие жизнь серьезно, всегда доставляют мне самые большие трудности.»)
О, нет!
Но это мило.
Я не думаю, что будет мудро опубликовать это в «Бюллетене».
Ведь как раз есть немало людей, которые ни с чем не считаются, которые не воспринимают жизнь серьезно, но дурным образом: они не воспринимают серьезно то, что они должны делать, они не относятся серьезно к своему прогрессу, они ни к чему не относятся серьезно — они ходили в кино, когда Шри Ауробиндо готовился уйти. Подобные этому вещи. Вот почему я думаю, что этот отрывок откроет дверь ко многим непониманиям.
Это верно, но это верно ВЫСОКО НАВЕРХУ. Это высоковато для людей.
Я думаю, что лучше опустить это. Особенно тот отрывок, где я говорю, что самые большие трудности мне приносят люди, серьезно относящиеся к жизни. 20
*
* *
((Немного позже)
Мне хотелось бы задать тебе один практический вопрос по поводу тонкого физического. Я знаю о ментальных центрах, которые соответствуют определенному миру, знаю о витальных центрах, которые воспринимают всевозможные влияния, но какой центр соответствует тонкому физическому и каковы влияния, приходящие из тонкого физического? Есть ли центр, соответствующий тонкому физическому?
Где, по-твоему, находится витальный центр?
Витальный центр — в области пупка. Витальное занимает область от сердца до половых органов, правильно?
Да, а тонкому физическому отвечает область от пупка до последнего центра. 21
А какие влияния приходят из тонкого физического?
Вообще, они гораздо более высокого качества по сравнению с материальными влияниями. Я заметила (не знаю, индивидуально ли это, или вообще так), что тонкое физическое, которое я вижу, всегда имеет в чем-то более высокое качество, чем собственно физическое. То есть, оно как-то более гармонично: вещи устроены лучше. То, что исходит из витального, чаще всего агрессивное, сварливое и т.д. — и трудное. А тонкое физическое — это более спокойная область: спокойная, упорядоченная, где вещи более гармоничны — ВООБЩЕ (не знаю, так ли это для всех людей, но в моем случае это так).
Как я тебе говорила, Шри Ауробиндо постоянно живет там, как если бы там у него был собственный дом: можно увидеть его там, можно остаться с ним, он там работает. Этот мир очень похож на физический, но, в отличие от физического, он меньше «скрипит», ты понимаешь: там вещи более гармоничные, более удовлетворительные и менее возбужденные — там меньше этого ощущения спешки и неопределенности. В этом доме, где живет Шри Ауробиндо, жизнь разворачивается очень, очень гармонично: люди входят и выходят, там даже принимают пищу. Но все это подчиняется более общим законам, и там есть некое ощущение безопасности, уверенности, которого нет в физической жизни. И символизм более точен (я не знаю, как сказать…), символическая транскрипция вещей менее искажена, более точна.
Это то тонкое физическое, которое я знаю; я не знаю, так ли это для всех людей. Ведь Шри Ауробиндо говорил: «Есть истинное физическое», что же, у меня такое впечатление, что это то, что он назвал «истинным физическим» — это более тонкое физическое, истинное физическое, которое стоит позади.
А влияет ли оно на всю землю?
О, да! Вообще, это земные вещи. Но, вероятно, это все же достаточно субъективно, то есть, каждый имеет о нем впечатление в соответствии с уровнем своего развития.
Но имеет ли оно прямое воздействие на землю, как витал воздействует на землю?
Возможно, что по мере нисхождения Супраментального тонкое физическое будет иметь все большее воздействие на землю, так как именно в тонком физическом будет формироваться новое творение, прежде чем оно «низойдет», прежде чем оно сможет стать совершенно видимым и конкретным.
Часто возникает ощущение, что достаточно совсем маленького шага — который даже трудно описать — совсем маленького шага материализации, чтобы это стало конкретным для нас, какими мы являемся. И, вероятно, это новое творение сначала полностью сформируется в тонком мире, прежде чем оно материализуется.
Я думаю, что мало кто способен уловить это различие. Люди скорее обладают ощущением, что это их способ «грезить», то есть, они говорят: «о, это только сон!». В большинстве случаев это так. Тонкое физическое имеет характер более текучей и более гармоничной области, чем физическая область, но с той же конкретностью; его природа не подобна природе витальных объектов, которые обладают вибрациями силы, но не обладают тем же очень конкретным и объективным качеством материальных объектов. В тонком физическом все очень конкретно. Например, если кто-то стоит на вашем пути, вы должны отодвинуть его в сторону: он не исчезнет, вы не сможете пройти через него. Если вы видите объект, который находится не на своем месте, вы должны переместить его. Вот так. 22
30 января 1963
Что прочтешь мне сегодня? Ничего? Совсем ничего?
Тогда у меня есть кое-что.
Я закончила свой перевод [«Синтеза Йоги»]. Когда ты закончишь свою книгу, когда мы подготовим новый «Бюллетень» и выдастся спокойная минутка, мы возобновим это. И я начала перевод «Савитри» — ах!… Ты знаешь, я подготовила с Н некоторые иллюстрации, и для своих иллюстраций она выбрала отрывки из «Савитри» (точнее, выбрала не она, а А и Р, но выбор сделан с большим пониманием), и теперь она дает мне эти отрывки один за другим — они хорошо напечатаны (чтобы легче было моим глазам). Это из Книги I, Песни IV. И, как я и ожидала, это довольно интересное переживание… Читая «Савитри», я заметила, что было некое абсолютное понимание, то есть, это не может означать ни это, то или то — это значит ТОЛЬКО ТО. Это приходит и императивно накладывается. И на этом я и базируюсь, говоря себе: «Когда начну переводить, это будет приходить таким же образом», и оно так и приходит. Я беру текст строчка за строчкой, абзац за абзацем с решением (не личным) переводить абзац за абзацем, нисколько не соотносясь с литературной точкой зрения, но передавая самым ясным образом то, что он имел в виду.
Это приходит одновременно исключительным и позитивным образом — очень интересно. Это не ум, который всегда колеблется: «Может, лучше так? Или вот так? Так ли это? Или лучше вот так?» — нет: это ВОТ ТАК [Мать резко опускает свою руку, иллюстрируя императивное нисхождение]. И затем, в некоторых случаях (совсем не с литературной точки зрения и даже не с точки зрения звучания слова) сам Шри Ауробиндо предлагает слово. Это как если бы он мне говорил: «По-французски лучше будет вот так»!
Я просто записывающая машина.
Перевод идет с фантастической скоростью: за десять минут — десять строчек. И только три-четыре раза было по два альтернативных варианта, которые я сразу же отмечала. Один раз — здесь [Мать показывает исправленное место в своей рукописи], исправление пришло абсолютным образом. Он сказал: «Нет, не так, ВОТ ТАК». Тогда я стерла то, что написала.
Начнем с английского текста.
Above the world the world-creators stand,
In the phenomenon see its mystic source.
These heed not the deceiving outward play,
They turn not to the moment’s busy tramp,
But listen with the still patience of the Unborn
For the slow footsteps of far Destiny
Approaching through huge distances of Time,
Unmarked by the eye that sees effect and cause,
Unheard mid the clamour of the human plane.
Attentive to an unseen Truth they seize
A sound as of invisible augur wings…
(I.IV.54)
Я не перечитывала свой перевод, читаю его в первый раз [Мать читает приподнятым голосом:]
Над миром стоят создатели мира,
В явлении видят его мистический источник.
Их внимание не обманывается внешней игрой,
Они не обращены к беспокойному топоту момента…
Здесь я колебалась, выбирая между «de l’instant» [the instant’s – мгновения] и «du moment» [the moment’s – момента]. Тогда он мне показал (я не могу объяснить, как это произошло), он показал мне оба слова (не написанные) – «moment» и «instant» – и показал, что по сравнению с «moment», «instant» – механическое слово; он сказал мне: «Это механизм времени; ”момент” полон и содержит событие». Это вещи такого рода, это невыразимо (я заключаю это в слова, но в словах оно теряет всю свою ценность). Это невыразимо, но это было грандиозно! Было колебание между «мгновением» и «моментом», я не знаю, почему; тогда он показал мне «мгновение»: «мгновение» было сухим, механическим и пустым, а «момент» содержал все, что происходило в каждое мгновение. Так что я написала «момент».
…Но прислушиваются со спокойным терпением Нерожденных
К медленным шагам далекой Судьбы,
Приближающейся через громадные дистанции Времени,
Неотмеченной глазом, который видит причину и следствие,
Неслышимой среди гама человеческого плана.
Внимательные к незримой Истине, они ловят
Звук невидимых предвещающих крыльев…
Это не мысль, это пришло вот так. Вероятно, это не поэзия, даже не свободный стих, но содержит нечто.
И тогда я решила (этот перевод — не для публикации и не для показа, но это чудесная радость): я сохраню его просто, как храню «Агенду». У меня такое впечатление, что, возможно, позже (как выразиться?)... когда люди будут менее ментальными в своей деятельности, это приведет их в контакт с этим светом [«Савитри»] — ты знаешь, я сразу вхожу во что-то совершенно белое и молчаливое, легкое и живое: это некое блаженство.
В первый день я перевела другой отрывок:
In Matter shall be lit the spirit’s glow,
In body and body kindled the sacred birth;
Night shall awake to the anthem of the stars,
The days become a happy pilgrim march,
Our will a force of the Eternal’s power,
And thought the rays of a spiritual sun.
A few shall see what none yet understands;
God shall grow up while the wise men talk and sleep;
For man shall not know the coming till its hour
And belief shall be not till the work is done.
(I.IV.55)
Здесь было еще несколько исправлений. Вероятно, этот перевод еще будет улучшаться. Но отрывок чудесен, красота!
Материя озарится свечением духа
Телом и в теле зажжется священное рождение;
Ночь пробудится к гимну звезд,
Дни станут счастливым маршем пилигрима,
Наша воля — силой мощи Вечного,
А мысли — лучами духовного солнца.
Немногие увидят то, чего еще никто не понимает;
Бог будет расти, пока мудрые люди говорят и спят…
Изумительно!
Человек не знает грядущего до его часа
И веры не будет, пока работа не будет завершена.
О, особенно мне нравится это: «Бог будет расти, пока мудрые люди говорят и спят».
Вот так. Так что я продолжу.
Возможно, я даже сохраню карандашную рукопись: искушение править — это очень плохо; очень плохо, потому что править хочет внешнее понимание — литературный вкус, поэтическое чувство, все эти вещи там [жест – вниз]. Ты знаешь, это так, как если бы (и это не слова), как если бы СОДЕРЖАНИЕ слов проецировалось на совершенно белый и неподвижный экран [Мать указывает на свой лоб], как если бы слова проецировались вниз.
Трудность в том, чтобы писать, потому что между видением и письмом проходит процесс материализации; надо, чтобы Сила управляла рукой и карандашом, и есть совсем маленькое… еще есть совсем маленькое сопротивление. Иначе, если бы я могла писать автоматически, о, как хорошо бы это было!
Возможно, будет (я не знаю: все это — воображение, потому что я не знаю ничего), возможно, будут вещи немного… фантастические. Но есть настояние на необходимости сохранять строчку за строчкой, как если бы они были единственной вещью во вселенной. Не менять порядок строчек, нет, нет и нет! Потому что Шри Ауробиндо, когда писал это, он ВИДЕЛ это так — я не знаю ничего об этом, я даже не знаю, как он писал (думаю, он диктовал, по большей части), но это то, что он говорит мне сейчас. Все остановилось, все, и затем, о! Как мы забавлялись! Я забавлялась! Это было забавнее всего. Я сказала ему вчера: «Но к чему писать? Какая польза от этого?» Тогда он наполнил меня этой особой радостью. Естественно, когда находишься в обычном сознании, можно сказать: «Это очень эгоистично», но… Тогда это было как видение будущего (не очень близкого, не совсем близкого — но не такого уж и далекого), будущего, в котором это нечто белое — белое, неподвижное — разольется, и которое благодаря этой работе, будет понятно большему числу умов. Однако это вторично; я делаю свой перевод просто из радости его делать, это все. Это удовлетворение можно назвать эгоистическим, и когда Шри Ауробиндо говорили: «это эгоистично», он отвечал, что самый большой эгоист — это Господь, потому что Он делает все для Себя! 23
Вот так.
Так что я буду продолжать. Если будут исправления, они не смогут придти иным образом, потому что править как сейчас — это значит портить все. Есть также эта путаница (для внешнего разума), эта смесь будущего и настоящего — это тоже умышленно. Все это приходит иным образом. И я, я не знаю, вот уже очень давно я не читаю французских текстов, я совсем не знаю современной литературы — для меня все идет в ритме звука. Я не знаю, какие ритмы сейчас приняты, я не читала ничего больше того, что Шри Ауробиндо написал в «Поэзии Будущего» [“The Future Poetry”]; мне говорили, что строчки «Савитри» согласуются с каким-то правилом, которое Шри Ауробиндо разъяснил на числе ударений в каждой строчке (для этого надо произносить слова на чисто английский манер, что мне несколько трудно), и, возможно, какое-нибудь подобное правило появится во французском языке? Неизвестно. Я ничего не знаю. Пока языки не станут более текучими по мере того, как тело и ментал будут становиться более пластичными? Это возможно. Возможно, появится новый язык, как, например (это не очень удачный пример, но все же), американский язык появился из английского. Может быть, так и появится новый язык.
Лично я занималась французским языком в возрасте между двадцатью и тридцатью годами (до этого меня больше занимало видение – живопись, и звук – музыка), но что касается языка, литературы, звучания языка (устного и письменного), это было приблизительно между двадцатью и тридцатью годами. И «Молитвы и Медитации» были спонтанно написаны с этим ритмом. Если бы я оставалась в обычном сознании, то привыкла бы к этому ритму, но сейчас все идет не так, так не выйдет!
Вчера, после перевода, я была удивлена ощущением… ощущением абсолюта: «Вот как». И тогда я попыталась войти в ментальность литераторов и сказала себе: «Какими будут все их предложения?». И вдруг я увидела, вот так (вот так, там, какой-то частью) массу предложений по поводу каждой строчки!… О-о! Я сказала себе: «Значит, это действительно абсолют!» — это пришло вот так, и ни для какого обсуждения просто нет места. Приведу тебе пример: когда он говорит «The clamour of the human plane» [«Гам человеческого плана»], слово «clameur» [крик] есть во французском языке, и это красивое слово — он его не захотел, он сказал «нет», без обсуждения. Это не было откликом на обсуждение, он просто сказал: «Ce n'est pas clameur: c'est vacarme» [«Это не крик, а гам»]. И это было не противопоставление одного слова другому; это были не слова, это было ИЗРЕЧЕНИЕ слова, СМЫСЛ слова: «Нет, это не clameur, это vacarme».
Интересно, не так ли?
Но мне хотелось бы пересмотреть перевод тем же образом, потому что я увидела, что он будет здесь — он всегда здесь, когда я перевожу. И тогда я снова войду в это состояние, а ты будешь работать! [смеясь] Ты будешь записывать. И, затем, если у тебя не очень большой словарный запас (у меня был очень большой, но сейчас он сильно сократился), нам потребуется приличный словарь… Но боюсь, что ни в одном словаре не найдется то, что нужно.
Я даже обнаружил, что лучше избегать словарей.
Они плохие. Они в чем-то раздражают меня. Они производят очень смутную атмосферу, затуманивают ее.
К сожалению, я утратила свой привычный французский язык; словарный запас, который я использую, чтобы выразить себя, очень ограничен, и нужное слово не приходит — то, что ищет слово в запасниках, не находит нужного слова. Я чувствую, что слово где-то рядом, чувствую, что есть верное слово, но приходят только всевозможные замены, которые не имеют ценности.
Сейчас совершенно другое ощущение, совершенно другое. Это вовсе не то движение, которое обычно происходит со всеми приходящими словами и вещами: вы ищите, а затем вдруг ловите что-то — это больше не так: как если бы существовала ЕДИНСТВЕННАЯ ВЕЩЬ, которая осталась в мире. Все остальное просто шум.
Вот так, мой мальчик.
1 См. «Агенда», том. 1, стр.144
2 Коллективные трудности йоги.
3 В ходе предыдущей беседы Мать внезапно прерывала свою речь, будто бы Она была на грани обморока.
4 Есть запись этой беседы.
5 Магнитофонная запись этого фрагмента не сохранилась.
6 Секретари и помощники.
7 81. God’s laughter is sometimes very coarse and unfit
for polite ears; He is not satisfied with being Moliere,
He must needs also be Aristophanes and Rabelais.
8 Здесь магнитофонная запись возобновилась.
9 Старый ученик, который недавно умер.
10 Перед кремацией — чтобы у сознания было время выйти.
11 При следующей встрече Ученик попросил пояснить этот отрывок беседы, и Мать снова рассказала об этом переживании, добавив некоторые детали и комментарии:
Есть один отрывок, который не ясен для меня.
А-а!… Да, ты говорил мне об этом — ты сказал мне об этом вчера, во второй половине дня, или позавчера, я не помню. Ты сказал мне, что это не было ясно!
(Ученик делает круглые глаза)
И я снова объяснила тебе это.
Ты видишь, Шри Ауробиндо объяснял мне это, но это объяснение не было теорией: оно сразу же транслировалось в движение материи, то есть, движения форм и сил. Так я слушала его (я слушала его, мы разговаривали), и повернула голову, чтобы увидеть демонстрацию сил — того, что он говорил; естественно, одно движение, сменилось другим. которое было следствием предыдущего, и затем я начала описывать то, что видела. И в тот момент, когда я начала описывать следствия, я получила отклик (это было как некий диалог между нами, но не было разных голосов и всего того, что мы знаем физически), но качество вибрации было другим, вибрация стала… вместо того, чтобы быть супраментальной, если ты хочешь, она стала сатвической [моральной], отклик был сатвическим; то есть, было ослабление, ограничение. Это меня удивило, я обернулась и вместо Шри Ауробиндо увидела доктора, аккуратно причесанного, о! это доктор, ты знаешь, супер-доктор! Но это был он, то есть, в самом лучшем своем состоянии. И тогда я сразу же себе сказала: «Вот так! Вот как вещи преуменьшаются — да, они уменьшаются, ослабляются, изменяются, и с этим изменением меняется и физическая видимость — вот как Господь меняет все Свои физические видимости». О! это было очень забавно, потому что это был маленький совершенно конкретный и точный пример; но при этом сразу же возникло ощущение, что и вся вселенная такова! Вот как меняются все формы.
Теперь ты видишь.
12 Есть запись этой беседы.
13 81. God’s laughter is sometimes very coarse and unfit
for polite ears; He is not satisfied with being Moliere,
He must needs also be Aristophanes and Rabelais.
14 82. If men took life less seriously, they could very soon make it more perfect. God never takes His work seriously; therefore one looks out on this wonderful universe.
15 Янтрам – ритуальный рисунок для «захвата» сил.
16 Следующих нескольких строчек нет в магнитофонной записи.
17 83. Shame has admirable results and both in aestetics and in morality we could spare it; but for all that it is a badge of weakness and the proof of ignorance.
18 Цветы, пейзажи, символические фотографии и т.д.
19 Есть магнитофонная запись этой беседы.
20 Магнитофонная запись начала этой беседы не сохранилась.
21 Последний центр – муладхара, в самом низу позвоночника.
22 Есть магнитофонная запись этой беседы.
23 Магнитофонная запись этой беседы обрывается вот здесь. Дальнейшее не сохранилось на пленке.