Мать
Агенда
Том 7
Июнь 1966
2 июня 1966
Прошли те трудности?
О! у меня было переживание, новое переживание. Я имею в виду, у клеток тела было новое переживание.
Когда я ложусь на кровать, ночью, происходит подношение всех клеток, они осуществляют настолько полную сдачу [surrender], насколько это возможно, регулярно, со стремлением не просто к единению, а к слиянию: чтобы не осталось ничего, кроме Божественного. Это происходит регулярно, каждый день, каждый день. И в течение некоторого времени было так, словно клетки или это телесное сознание (но это не организовано как одно сознание: это как коллективное сознание клеток) немного жаловалось, говоря: «Но мы не чувствуем ничего великого. Мы действительно чувствует (они не могут сказать, что не чувствуют: они чувствуют защиту, поддержку), но, в конце концов…» Они как дети, они жалуются, что нет ничего зрелищного: «ДОЛЖНО быть чудесно.» [Мать смеется] Ах! что же, ладно. Так что позавчера ночью, когда я ложилась спать, они были в таком состоянии. Я не шевелилась на кровати до двух часов ночи, а в два часа я поднялась и внезапно заметила, что все клетки, все тело (но это действительно сознание клеток, это не сознание тела, это не сознание той или иной личности: нет личности, это сознание совокупности клеток), это сознание чувствовало себя окруженным и одновременно пронизываемым МАТЕРИАЛЬНОЙ силой с не-ве-ро-ят-ной скоростью, далеко превосходящей скорость света: скорость света казалась такой медленной и тихой по сравнению с ней. Невероятно! Невероятно! Это что-то, что должно быть похоже на движение там, движение центров… [Мать делает жест к отдаленным галактическим пространствам]. Это было так грандиозно! Я оставалась очень спокойной, неподвижной, сидела очень спокойно; и все же, насколько я была спокойной, это было таким грандиозным, как когда вы уноситесь столь быстрым движением, что не можете дышать. Небольшой дискомфорт: это не так, что я не могла дышать, речь не об этом, но у клеток было такое ощущение, что они задыхаются, настолько это было… грандиозным. И одновременно с ощущением силы, такой силы, что ничто-ничто-ничто не может ей сопротивляться, никоим образом. Так что я была выдернута из своей постели (я заметила это), чтобы сознание ТЕЛА (заметь разницу: это было не сознание клеток, а сознание тела) учило клетки, как осуществлять сдачу [surrender], оно говорило им: «Есть только один способ: полная сдача [surrender], и тогда у вас больше не будет этого ощущения удушения.» Затем была маленькая концентрация, как маленький урок. Это было очень интересно, маленький урок: как надо поступать, что надо делать, как полностью осуществить само-сдачу. И когда я увидела, что это было понято, я вернулась на кровать. И затем, с того момента (было два часа ночи – два часа двадцать минут) до без четверти пять я находилась в этом Движении безе перерыва! И, что особенно, когда я поднялась, в этом сознании (в сознании клеток и немного в сознании тела) было ощущение Ананды [божественной радости] во всем, что делало тело: будь то подняться, пойти, умыться, почистить зубы… В первый раз в своей жизни я почувствовала Ананду (совершенно безличностную Ананду), Ананду в этих движениях. Причем с ощущением: «А, вот как развлекается Господь!»
Это больше не на переднем плане (это было на переднем плане в течение одного-двух часов, чтобы заставить меня понять), сейчас это немного отошло на задний план. Но, ты понимаешь, раньше тело чувствовало, что все его существование базировалось на Воле, на подчинении всевышней Воле, а также на терпении. Если его спросить: «Приятно ли тебе жить?», оно бы не осмелилось ответить «нет», потому что… Но жить ему было не приятно. Была концентрация воли в подчинении, стремящемся быть совершенным — безупречно совершенным — насколько это возможно, и было ощущение терпения: держаться, держаться и держаться. Это было основой его существования. Затем, в переходные периоды… они всегда тяжелы, как, например, переход от одной привычки к другой, но не в смысле сменить привычку, а перейти от одной опоры к другой, от одной движущей силе к другой — я называю это «сменой власти» — это всегда тяжело, это происходит периодически (не регулярно, но периодически) и всегда в тот момент, когда тело накопило достаточно энергии, чтобы его терпение было более полным; затем наступает следующий переходный период, и это тяжело. Была эта воля и это терпение, а затем: «Пусть исполнится Твоя Воля» и «Пусть я послужу Тебе так, как Ты хочешь, как мне следует служить, пусть я буду принадлежать Тебе, как Ты этого хочешь», и затем «Пусть не останется ничего, кроме Тебя, пусть исчезнет ощущение личности» (и это ощущение действительно значительно уменьшилось). Было это внезапное откровение: вместо той основы терпения — держаться любой ценой — вместо этого возникло нечто вроде радости, очень спокойной, но и очень улыбающейся радости, очень приятной, очень сладкой, очень улыбающейся, совсем очаровательной — очаровательной! такой простой, это что-то такое чистое и такое радостное: это радость во всех вещах, радость во всем, что делается, совершенно во всем. В тот момент мне показали: все, буквально все, нет ни одной вибрации, которая не была бы вибрацией радости.
Такое было в первый раз.
И затем, в результате… [смеясь] тело стало чувствовать себя немного лучше! Оно чувствует меньше напряжения. Но ему посоветовали быть очень спокойным, очень спокойным, особенно не допускать возбуждения, никакой «радости», какой она обычно бывает у людей (витальная радость, которая чувствует саму себя и выражает саму себя), не этого, ничего подобного: быть очень спокойным, очень спокойным. Это что-то такое чистое, ох!… такое просвечивающее, прозрачное, легкое…
В первый раз я физически почувствовала это. Иными словами, в первый раз у клеток было такое переживание.
Ведь прежде клетки всегда чувствовали поддержку Господа в мощи и силе, они чувствовали, что существуют благодаря Нему, через Него и в Нем; они обычно чувствовали все это. Но чтобы быть в состоянии чувствовать это, им надо было иметь терпение — абсолютное терпение, терпеть все. Сейчас же стало не так: это больше не так, теперь есть нечто, что смеется, но смеется так сладко, так сладко и, о! очень забавляется, оно стоит за всем и такое легкое-легкое-легкое — исчезла вся тяжесть напряжения.
И это явилось результатом того грандиозного «течения»: потока, который нес клетки; было не так, что клетки были неподвижными, а этот поток шел через них: клетки сами были вовлечены в Движение, они двигались с той же скоростью — в ослепительном сиянии и невообразимо быстро, и это чувствовалось материально. Это было за пределами всякой возможности обычного ощущения. Это длилось часами 64 .
*
* *
Чуть позже
Ты слышал о речи дельфинов?… Видел эти статьи?… Они открыли, что дельфины говорят на членораздельном языке, но в гораздо более широком, чем наш, частотном диапазоне: они используют и гораздо более высокие и гораздо более низкие частоты. Их частотный диапазон гораздо более широк. Дельфины часто разговаривают (кажется, их разговоры можно записывать), они говорят, но люди не понимают, что они говорят. Им также дали послушать нашу речь — они имитировали ее, устроили из этого забаву! Они смеялись! [Мать выглядит очень забавляющейся]
Я видела фотографии, они выглядят мило, но фотографий не достаточно. У них, как и у морских свинок, имеются ряды мелких зубов (они совсем не злобные; кажется, у них вообще не бывает приступов ярости). Они говорят, они разговаривают! И они умеют слушать. И они имитируют и смеются, словно [смеясь] мы кажемся им очень смехотворными.
Это забавно.
Кажется, где-то в Северной Америке есть какие-то громадные бассейны, в которых содержатся дельфины, и кажется, что дельфины в них очень довольны. Их изучают; одному американскому ученому, изучающему дельфинов, кто-то сказал: «Вот вы говорите, что, возможно, дельфины столь же разумны, как и мы. Но будь они столь же разумными, как и мы, они попытались бы понять нас или сделать так, чтобы мы их поняли.» На что ученый ответил [Мать смеется], что, возможно, дельфины поступают мудро, не предпринимая таких попыток, ведь они бы обнаружили, что мы очень глупы!
Это забавно.
Я также слышала, что другие ученые открыли «непосредственную передачу», для которой не требуются ни звуковые волны, ни более эфирная среда; эта передача осуществляется через то, что они назвали «балансирами» (я думаю) или противовесами, так что то, что делается здесь, автоматически воспроизводится на расстоянии, где-то там; если «балансир» опускается здесь, то поднимается там, а если опускается там, то поднимается здесь, автоматически. Это имитация (ведь они не могут понять, что это такое), но это интуитивная связь, конечно же. Кажется, у них есть инструмент, измеряющий это! Невообразимо!
В конечном счете у них будет все, кроме ключа!
Да, это верно! Да, но хорошо иметь все, поскольку как только появится ключ, все будет сделано.
Возможно, это подготовка, необходимая для нового творения. Так что, действительно, будет не хватать только ключа. И как только появится ключ: сразу же пуф! Все сделано.
Но, во всяком случае, кажется (мне сказали об этом), кажется, это немного сбило их ментальную надменность… [смеясь] они больше не думают, что являются высшими существами творения!
А! Поработаем немного над «Савитри»… [Мать читает первую строчку]:
A few shall see what none yet understands (I.IV.55)
[Немногие увидят то, что никто еще не понимает]
Вот так! Ты видишь.
*
* *
(Чуть позже, Мать смотрит в свою записную книжку, испещренную нескончаемыми списками предстоящих встреч)
…Но, в конце концов, есть все основания думать, что Господь забавляется. Он должен сильно забавляться, иначе Он не заставлял бы меня встречаться со всеми этими людьми. Должно быть, это сильно Его забавляет — но, я думаю, Его все забавляет, даже то, что для нас не забавно из-за того, что мы слишком малы.
Усталость — это большой знак, указывающий на слабость; когда что-то утомляет вас или досаждает вам, это действительно знак слабости. Такое уже не часто случается со мной; я даже думаю, что этого больше нет: это только какая-то часть в ментальном сознании (и это исходит не от меня, а, скорее, от других) внушает, что «это действительно слишком». Иначе…
А твоя книга? Идет?
Этой ночью опять (такое происходит часто, почти каждую ночь) было время, когда я находилась в состоянии сознания твоей книги: способ видеть, чувствовать и говорить [Мать проводит полосу, обозначающую «область» книги], вот так. И тогда, время от времени, я что-то предлагаю, но не на словах: я словно ввожу туда другой способ видеть и чувствовать: «Почему бы не попробовать так?» Такое происходило несколько раз. Но, просыпаясь, я не помню деталей, потому что много всего бывает ночью. Но это то место, где формируется эта книга, так что я вхожу в это место и словно вношу туда потоки воздуха! [Мать смеется] Я предлагаю. Очень часто такое происходит. Я думаю, что это происходит регулярно каждую ночь, но я помню только то, что мне видится необходимым.
4 июня 1966
Все в порядке? — Должно быть лучше.
Почему?
Потому что я думаю («я думаю» — это просто манера говорить)… Недавно я рассказывала тебе о той грандиозной силе; что же, думаю, это все же оказало свое воздействие.
Это изменило кое-что в атмосфере; уже нет такого гнета, верно? Я рассказывала тебе о разнице в позиции; что же, действительно, словно что-то перевернулось. Так что это должно было оказать воздействие на всех (?)
И я продолжаю писать бесчисленные страницы! да, страницы твоей книги. Это все новое. (Впрочем, пробудившись, я больше совсем не занимаюсь ей.) Так я и провожу часть ночи, но не пишу своей рукой, а диктую. В то время это меня забавляет, но не настолько, чтобы помнить о том, что я говорила. Истории!… Говорили, что я сильно воображаю. Но когда я читаю это, оно кажется мне чем-то, что я уже видела или пережила.
8 июня 1966
(В связи с давней беседой от 19 апреля 1951 г., на которой Мать сказала: «Вы словно на внутренней охоте, идете охотиться в самые потаенные черные уголки… Вы преподносите трудность, в себе или в других, где бы она не находилась, божественному Сознанию, прося Его трансформировать ее»)
Как раз это я и делала в течение последних двух дней! В течение двух дней я проводила все свое время, смотря на все это… о! Это скопление множества жалких маленьких и низких вещей, в которых мы постоянно живем, это мельчайшие убогие вещи. И тогда есть только одно средство — только одно средство, всегда одно и то же: отдать все это Господу.
Было так, словно Всевышнее Сознание приводило бы меня в контакт с совершенно позабытыми вещами, принадлежащими прошлому — они даже были или казались полностью стертыми, с ними больше не было контакта — всевозможные маленькие обстоятельства, но теперь уже виденные в новом сознании, на их истинном месте, и именно из-за них вся жизнь, человеческая жизнь вообще, становится такой бедной, такой жалкой, низкой и убогой. И тогда возникает такая светлая радость отдачи всего этого: чтобы это было трансформировано, преобразовано.
Сейчас это стало движением даже сознания клеток. Все слабости, все отклики на враждебные внушения (я имею в виду мельчайшие ежеминутные вещи, в клетках тела), все это иногда накатывает целыми волнами, до такой степени, что у тела возникает ощущение, что оно вот-вот согнется под этим напором, а затем… возникает такой теплый, такой глубокий, такой сладкий, такой мощный свет, который приводит все в порядок, ставит все на свои места, открывает путь к трансформации.
Такие периоды — очень трудное время для жизни тела, возникает такое впечатление, что решает только одно: всевышняя Воля. Не осталось никакой опоры — никакой опоры, начиная с опоры на привычки и кончая опорой на знание и волю, все опоры исчезли: есть только Всевышний.
(молчание)
Стремление в сознании клеток к совершенной искренности посвящения.
И живое переживание — переживаемое интенсивно — состоит в том, что только эта абсолютная искренность посвящения позволяет существовать телу.
Малейшее притворство означает союз с силами разрушения и смерть.
Так что это как песня клеток — но у них не должно быть неискренности даже наблюдения за собственными действиями — песнь клеток: «Твоя Воля, Господи, Твоя Воля…»
И огромная привычка зависеть от воли других, от сознания других, от реакций других (других и всех вещей), эта повсеместная комедия, разыгрываемая всем со всем и всеми со всеми, должна быть заменена на спонтанную абсолютную искренность посвящения.
Очевидно, что это совершенство искренности возможно только в самой материальной части сознания.
Только там можно быть, существовать, действовать, не наблюдая за своим бытием, своим существованием, своим действием, с абсолютной искренностью. 65
*
* *
Чуть позже
Эта беседа [от 19 апреля 1951 г.] чрезвычайно интересна для меня. Как раз в этом месте сейчас собраны усилия.
Очень интересна эта постоянная взаимосвязь между внутренней и внешней работой, как, например, подготовка этого «Бюллетеня». 66 Я прекрасно вижу, что изначальная причина находится всегда вовне («вовне» по отношению к этому телу), в том смысле, что место приложения усилия зависит от состояния здоровья окружающих меня людей, от определенных обстоятельств и, затем, от интеллектуальной работы (как в случае с этим «Бюллетенем»); в этом лежат причины, ведь здесь [жест ко лбу] действительно спокойная и молчаливая неподвижность. Значит, это может приходить только извне.
И тело все более и более сознательно: у него есть очень острое восприятие вибраций, приходящих от старых привычек, от старого способа бытия и от противодействия, а также от Истинной Вибрации. Так что это вопрос дозы и пропорции: когда количество, сумма старых вибраций, старых привычек, старых откликов слишком велика, это вызывает беспорядок, для преодоления которого требуется неподвижность и концентрация, и это дает такое ясное, такое сильное восприятие хрупкости равновесия и существования. И затем, позади: Великолепие. Великолепие божественного Света, божественной Воли, божественного Сознания, вечного Мотива.
11 июня 1966
(Беседа начинается с вопроса о книге, которую пишет Сатпрем и которую Мать «диктует» по ночам, но у Сатпрема есть определенные трудности с восприятием этого.)
Мой мальчик, я продолжаю писать! Это невероятно! Такое со мной никогда не происходило.
Невероятные вещи.
Дело движется?
Не очень, совсем не быстро.
Ты пишешь в продолжении написанного или начал с конца?
Нет-нет, я всегда пишу в продолжение… Книга идет совсем не легко. Я спрашиваю себя, в чем причина.
Причина в том, что когда ты садишься писать, то снова входишь в ментальную атмосферу, атмосферу человеческого разума. И этот переход почти незаметен, ведь есть большая привычка думать, выражать себя, чувствовать в ментальной человеческой атмосфере… и эта атмосфера по сравнению с человеческим индивидом кажется чем-то очень широким, очень комплексным, очень пластичным (и у тех, кто движется в ней, уже есть ощущение высшего интеллекта и исключительного понимания и т.д.), но с точки зрения Истины эта атмосфера такая искусственная и УСЛОВНАЯ! Это очень крепкая условность, претерпевающая небольшие изменения, перемены согласно времени, эпохе, но у нее есть некое постоянство. Это производит на меня впечатление… [Мать делает жест вращения вокруг своей головы] шара, внутри которого находишься, и этот шар светлый, но такой искусственный!
Этим утром у меня уже была целая серия переживаний, касающихся представлений об эгоизме. Помню, как когда кто-то в первый раз сказал Шри Ауробиндо в моем присутствии (много-много лет тому назад), говоря о ком-то другом: «О! Он эгоист», на что Шри Ауробиндо улыбнулся и ответил: «Эгоист? (естественно, я перевожу), но самый большой эгоист — это Божественный, потому что все принадлежит Ему, и Он смотрит на все в связи с Самим Собой!»… Я нашла это очень смелым! И этим утром (странно, не далее, как этим утром; впрочем, это не в первый раз), я вдруг почувствовала, до какой степени это представление об эгоизме и это осуждение эгоизма с, одновременно, всеми нюансами попустительства, понимания, до какой степени ложно все это, до какой степени это фиксировано и находится вне Истины. «Вне Истины» не в том смысле, что противоположное верно, нет, не так! Именно это «морально-ментальное» представление, которое является таким самоочевидным, что никто в нем не сомневается, сколь далеко оно от Истины.
Но переживание этого утра было светлым благодаря тому, что я ЖИЛА в Истине. У меня было переживание и того, и другого: истинной атмосферы и обусловленной атмосферы. И эта условность не локальная и не обусловлена временем, моментом или местом, это не так: это всевозможные условности, РОЖДЕННЫЕ человеческим сознанием и приобретающие всевозможные нюансы — очень гибкие нюансы — приобретающие нюансы и изменяющиеся согласно потребности, но это действительно условности. Это производит на меня впечатление раздутого шара — огромного, величиной с землю, гораздо большего, чем земля.
И одновременно у меня также было переживание (я очень часто имела это переживание) того, что когда живешь в этом Свете, есть совершенное понимание, и это не что-то отраженное или видимое, не так… это что-то, что ЕСТЬ, существует: живой Свет. И как только хочешь выразить это, сразу же оказываешься в том раздутом шаре, и тогда все становится обусловленным (даже не произнося слова: просто говоря это самому себе). Когда находишься в такой позиции (жест неподвижной обращенности к Высотам), тогда есть Эта Вещь. Как только хочешь сформулировать это, и, даже больше, записать это, тогда словно возвращаешься в раздутый шар, и все становится обусловленным. До такой степени, что в последние дни мне очень трудно, когда я активна, написать что-то, столь плоским, сухим и искаженным кажется мне это.
Но ночью… [смеясь] словно как реакция на это, я диктую всевозможные вещи! Но я не помню, что я диктую, это происходит где-то совершенно в другом месте.
Но я постоянно чувствую эту искусственность.
Да.
Постоянно. Но я не знаю, я жду, я надеюсь, что придет что-то чистое или истинное. Но я постоянно чувствую эту искусственность.
Это верно.
Вероятно, мы находимся на грани решения. Это всегда так. Увидим.
(молчание)
Замечательно то, что как только выходишь из этого… уф! словно внезапно оказываешься в безграничной грандиозности света, и такого живого света! Такого живого, такого мощного, такого активного! Это чудесно. И тогда все остальное становится таким бедным, ох!
Да!
Так что… [смеясь] мы, возможно, находимся в поиске решения.
*
* *
(Чуть позже, возникает вопрос опубликования текста последней беседы — от 8 июня 1966 г. — в приложении к беседе от 9 апреля 1951 г… происходившей 15 лет тому назад. Сатпрем высказывает некоторые сомнения, подчеркивая всю разницу между этими двумя текстами.)
…Надо поместить это [беседу от 8 июня], это очень важно. Это очень полезно. Люди должны знать это.
Я чувствовал такую пропасть между этими двумя…
Это не важно.
В действительности, это дает небольшое представление о йоге — йоге в Материи — что она значит.
Ведь в конченом счете получится что-то такое чудесное, что все, что люди знали, даже те, кто имел самые уникальные, самые исключительные, самые чудесные переживания, все это блекло по сравнению с этим! Это так.
И тело как раз начинает осознавать это, и благодаря тому, что оно начинает осознавать, оно начинает также чувствовать, что каким бы ни было испытание [по английски это называется ordeal], это не слишком высокая цена за это.
Тело готово, оно готово вынести все, чтобы иметь эту Вещь… превосходящую всякое понимание. Есть богатство переживания, которое не может быть известно больше нигде, кроме как здесь [в теле]. Это нечто, что приходит [массивный жест, овладевающий всем телом]. Как я сказала, абсолют искренности — простоя ЯВЛЯЕШЬСЯ этим, вот и все.
Конечно, предстоит долгий путь, и путь 67 … Не знаю, может быть, какие-то люди смогут усыпать цветами свою дорогу, но… во всяком случае, это не кажется мне самой прямой дорогой!
15 июня 1966
…Он очень вялый ментально.
Но у меня тоже такое впечатление, что я нахожусь в состоянии ментальной вялости! У меня ощущение полного притупления.
Тогда это совершенно.
Да, но я не могу писать!
Послушай, Шри Ауробиндо писал всю «Арью», не знаю, сколько времени, пять лет, я думаю, не имея ни одной мысли в голове.
Я не думаю, но у меня возникают мысли физического, материального мира, материального ума; да, это есть.
А! он активен?
Да, он активен. Но все остальное больше не активно. Это некая притупленность. Я бы не жаловался, если бы мне не нужно было писать!
А у меня наоборот; здесь [материально] столь же притуплено — не притуплено, совсем нет ощущения ни спячки, ни… это быть в том, что люди называют сном, но это не сон. Это внутреннее восприятие, нечто, что без мысли, вот так, в области… чего?… Да, восприятие, сознание, но сознание, которое не формулируется интеллектуально. И есть какой-то ритм, вот так [Мать делает жест очень мягкого, очень гармоничного движения маятника], материально. То, что все время бубнило одно и то же (это было невыносимо), ох! теперь это стало очень-очень приятным, очень приятным. Но там [жест над головой] есть «То»; это становится грандиозным, ты знаешь, с точки зрения действия, с точки зрения восприятия.
Это не в точности притупление, это…
Должно быть, ты ошибся дверью.
Ошибся дверью?
Да [смеясь], открыл не ту дверь.
Может быть, ты хочешь написать очень по-человечески? Я имею в виду, в совсем человеческом сознании: человеческие реакции, человеческие восприятия. Ведь если это так…. Я нахожу это таким никчемным, бесполезным, неинтересным, абсурдным, ложным в девяносто девяти случаях из ста. Так что, может быть, я ответственна за то, что ты так чувствуешь! Я нахожу это отвратительным, ты знаешь, сейчас, когда есть эта сладость… сладость… Это не дремота, это не имеет ничего общего с инерцией; это нечто вроде… [тот же жест маятника], это как позволить себе плыть по течению, но по очень светлому течению. Так что, как только это появилось, все человеческие истории, все их истории, во всех областях, начиная с политики и кончая художественным творчеством, все это, о! кажется мне ужасно бесполезным — и так смехотворно возбужденным.
Моя идея (если у меня есть идея) и то, что заставляет меня писать, состоит в том, что все, что я сказал интеллектуально, обращаясь к интеллектуальному сознанию людей, я хотел бы теперь сказать более глубоким образом, с неким ритмом (люди называют это «поэзией», но я ничего не смыслю в «поэзии»). Я хотел бы выразить внутренний ритм, затронуть другой слой бытия, более глубокий, чем интеллектуальный. «Путешествие Сознания» взывает к интеллектуальному сознанию людей, чтобы они поняли. Но я хотел бы затронуть нечто иное. Сказать то же самое с внутренним ритмом… образов.
Может быть, я ответственна и за это?
Это так: я не в том, я не там.
Ты не там, да, но это из-за того, что ты со мной! [Мать смеется]
18 июня 1966
Почему люди сотворили такие фиксированные языки?… Они так умышленно узкие, ограниченные. И я думаю, что именно это лишило человека возможности интуиции, потому что…
Языки должны были стать такими узкими, чтобы быть понятными. Такое впечатление, что можно сидеть перед гением и не иметь никакого средства связи, кроме этого [жест над головой, означающий связь на более высоком уровне].
Они сейчас гадают, как установить связь с другими солнечными системами… Но даже наш способ мышления проистекает из нашей формы: мы считаем по пальцам один-два-три-четыре-пять, так что мы и говорим один-два-три-четыре-пять. Другие люди используют другие слова, но поставьте рядом пять предметов, и они поймут. Но, к примеру, могут ли дельфины считать? У них нет ни рук, ни ног — [смеясь] у них есть только один-два-три-четыре-пять дельфинов!
Интересно было бы это знать.
И ничто не позволяет нам предположить, что где-то там, в других системах, в миллиардах световых лет от нашей, найдется та же форма, что и наша, либо аналогичная ей. Возможно, существа другой системы будут иметь форму шара или еще какую угодно форму!
Есть только одно, ОДНА вибрация, которая кажется действительно универсальной: это Вибрация Любви. Я не говорю о ее манифестации, нет, ничего подобного! но это нечто, что является чистой Любовью. Это кажется мне универсальным.
Но как только хочешь сказать об этом, все кончено.
Вибрации этих существ должны быть достаточно похожи на наши?
Я не знаю… не знаю. Зачем Господу повторяться?
Формы, конечно же, другие, а вибрации?
Говорю тебе, только эта Вибрация кажется достаточно сущностной и первичной, чтобы быть действительно универсальной.
Эта Вибрация — одновременно потребность объединиться и радость объединения.
И в глубине этого есть тождество вибрации — РАСПОЗНАНИЕ тождества вибрации.
25 июня 1966
Этим утром, ближе к пяти часам, ты приходил ко мне и много чего рассказал.
А! да!
Ты спал?
Да, конечно.
Я не спала, я ходила — совершала свою джапу. Ты пришел и разговаривал со мной, даже спросил меня: «Видела ли ты Шри Ауробиндо этой ночью?» Тогда я много чего тебе рассказала, но и добавила: «Вот, ничего больше не осталось, о кем рассказать тебе утром!» Вот так, я рассказываю тебе все. Ничего особенного не было этой ночью. Это была ночь большого отдыха. Вот что я могу тебе сказать, это все. Но это было забавно, я сказала тебе: «А! Ты сознателен и пришел ко мне поговорить.» А ты, оказывается, не был сознательным! Иными словами, это [внешнее существо Сатпрема] не было сознательным, но другое [внутри] было сознательным: ты пришел поговорить со мной.
Я совсем не сознателен.
Это странно.
Иногда, в силу рода деятельности, образа жизни, который вел человек, некоторые его промежуточные части [Мать прочерчивает узкую полосу] остаются неразвитыми, тогда они играют роль буфера: сознание через них не проходит. У меня самой был такой буферный слой; как только я познакомилась с Теоном, он сказал мне об этом. Он сказала мне: «Ваша… [Мать подыскивает слова] нервная прослойка (думаю, так) между витальным и физическим не развита.»
Есть буфер, сознание не проходит. Так что в течение шести-десяти месяцев я прилежно работала с целью развить это — никакого результата. Затем я поехала (возможно, я рассказывала тебе об этом), поехала в сельскую местность, и однажды я вытянулась на траве; и тогда вдруг, пуф! это пришло отовсюду, сознание пробудилось. И, действительно, была блокировка: я много чего никогда не воспринимала из-за этого. Но это долгая работа.
Что бы мне сделать для этого?
В то время я бы подробно тебе ответила; сейчас же я не очень-то хорошо помню. Но самое лучшее — это, укладываясь спать, немного сконцентрироваться с волей оставаться сознательным.
Но все же я всегда укладываюсь спать только после медитации.
Да, и благодаря этому ты приходил ко мне, я видела тебя и все прочее. Но все же не хватает маленького звена.
В то время, когда я занималась оккультизмом, я могла бы детально рассказать тебе об этом, но сейчас я не помню. Но я знаю (единственное, что я помню): нужно стремиться. Стремление к… Ты знаешь, когда хочешь проснуться в какое-то точное время и говоришь себе: «Я хочу проснуться во столько-то», тогда это очень хорошо срабатывает, что же, здесь действует тот же принцип. Вместо того, чтобы просить проснуться в какой-то час, просишь помнить, оставаться сознательным — помнить то, что будет происходить во сне. Это может сработать. И затем, как я тебе говорила, просыпаться не резко, то есть, не вскакивать со своей кровати, а оставаться некоторое время неподвижным. Такое происходит со мной даже сейчас: если я резко поднимаюсь, тогда воспоминание возвращается только спустя некоторое время, когда я вхожу в концентрацию.
Достаточно этого, должно хватить. 68
*
* *
(Чуть позже, по поводу одной ученицы из Европы, которая высказывает свою готовность помочь «ремесленной службе» Ашрама. Сатпрем сохранил фрагмент этой беседы, поскольку, хотя он и очень прозаический, но хорошо иллюстрирует положение дел)
Этот «домострой» [ремесленная служба] не очень-то хорошо работает… Так что она хотела бы знать, разрешишь ли ты ей работать в этой службе или предпочтешь, чтобы она сама одна делала что-то. У меня такое впечатление, что она достаточно умелая, так что может получиться.
Павитра прочел мне ее письмо. Я спонтанно ответила ему: «О! эта женщина слишком совершенна для меня.» Ты знаешь, она пишет: «Я умею делать это, умею то, делаю это так хорошо, а то — так совершенно…» Целые страницы по этому поводу, мой мальчик! Так что, в конце я сказала: «Она слишком совершенна для меня.»
Вероятно, она действительно искусна.
Да, и у этого «домостроя» полно ресурсов, которые не полностью используются…
Я никогда не вмешиваюсь в это — они уже давно работают, и давно делают свои безобразные вещи…
Да.
И я никогда ничего не говорила, потому что… мы говорим на разных языках. Но, может быть, G [глава ремесленной службы] был бы рад, чтобы она у него работала?
Но на это нужно твое согласие. Как она встретится с G? Ей надо получить весточку от тебя или…
О, нет! Я не могу ничего говорить. G сам должен спросить. Она должна выразить G свое желание помогать, а он должен спонтанно принять; иначе ничего не выйдет, мой мальчик! Мне ответят любезно-вежливым письмом.
Это странно!
Нет-нет, так и обстоят дела, человечество таково.
Если она пойдет туда, выкажет свой интерес и проявит большую добрую волю, тогда дело может пойти. Конечно, если G попросит моего согласия на это, я дам свое согласие — но надо, чтобы он спросил! [Мать смеется]
Она могла бы вдохнуть немного свежего воздуха в это дело…
В их доме шел ремонт — она показала рабочим, как надо работать! После этого рабочие предпочли вообще уйти от нее.
У всех них есть это, у всех: надменность европейцев, о!… Ведь, действительно, европейцы приучены работать с Материей, и у них есть определенная власть над Материей. Это верно. Например, они действуют более упорядоченно (я говорю в целом, но всегда есть исключения), они обладают определенным мастерством работы в Материи, чего нет здесь, и из-за этого они надменны до отвратительности.
Я встречаю это во всех, кто приходит сюда, и, признаюсь, это мне… Я позволяю им побарахтаться несколько лет, пока они вдруг не начинают понимать, что со всем своим мнимым превосходством они стоят ниже. Тогда — тогда они могут начать ладить с индийцами!
Ты понимаешь!
Это верно.
*
* *
Затем Мать принимается
за перевод «Савитри»
Меня всегда ведет звук…
Знаешь, Сунил написал музыку к «Савитри», и в начале июля он мне ее сыграет. Не думаю, что он захочет иметь слушателей, поскольку это музыка не должна играться до 1968 года — до февраля 68 — и он проиграет мне только маленький отрывок, чтобы посмотреть, все ли в порядке. Но, думаю, тебя это заинтересует. Я оставлю свои окна широко открытыми.
Мне очень нравится то, что он делает.
О! Не раз, очень часто, когда я слушала его музыку, сразу же открывались двери в область вселенской гармонии, туда, где слышится исток звуков, и с необычайной эмоцией и интенсивностью, это что-то, что вытягивает вас из себя [Мать делает жест внезапного вывода]. В первый раз за все время, когда я слушала чью-то музыку, со мной произошло такое — у меня было это, когда я была совсем одна. Но у меня никогда не было этого, когда я слушала чью-то музыку: это всегда было что-то гораздо более близкое к земле. Здесь же есть что-то очень высокое, но и очень вселенское, и с грандиозной силой: созидательной силой. Да, его музыка открывает дверь.
Сейчас же, люди, слышавшие эту музыку, одновременно в России, Франции и США, попросили разрешения переписать и распространить ее. И, что интересно, эти люди не знакомы друг с другом, но у всех них одно и то же впечатление: это музыка завтрашнего дня. Я ответила тем, кто просил: «Чуточку терпения, через два года вы получите музыкальный монумент.» Гораздо луче начать с прослушивания основного произведения, поскольку это сразу же расставит все по своим местам, ведь иначе можно подумать, что это только краткие вдохновения — это не так: это нечто, что наносит вам удар и заставляет вас склониться перед этим.
Я начитываю строчки (по-английски, конечно же), и с этим он делает музыку. Вероятно, слова вплетаются в музыку, как он всегда делает. Так что мое чтение — это просто по возможности самое четкое произношение с полным пониманием того, что говорится, и БЕЗ ЕДИНОЙ ИНТОНАЦИИ. Думаю, у меня получается, поскольку и после недельного перерыва (я начитываю не ежедневно) тембр голоса остается все тем же.
Но вся музыка, которой я обычно восхищался, кажется мне бедной.
Конечно! звучит блекло.
Да, кажется скудной.
Поверхностной, скудной-скудной. Все, чем я восхищался в прошлом, с этим покончено.
29 июня 1966
Этим утром я получила письмо от одной маленькой девочки; она спрашивает меня: «Что такое сознание? Я спросила своих учителей, а они ответили мне, что это очень трудно объяснить!» [Мать смеется] Так что она спрашивает меня. И поскольку она спросила меня, в взглянула на это. Как ей можно ответить?
Ты знаешь, как можно объяснить это? Ведь мы используем ничего не значащие слова.
Спонтанно я сказал бы так: это огонь или дыхание, несущее весь мир! Это огонь, вдыхающий жизнь во все: он заставляет дышать грудь, вздувает море…
Неплохо!
А что ты скажешь?
Вот что я нашла: это причина существования — причина и следствие одновременно. Но это не то.
Твое объяснение более поэтическое, более литературное, но я не уверена, что это то.
Это субстанция мира, то, что составляет мир.
Да. Если сказать: «Без сознания нет и мира», это гораздо точнее, но это ничего не объясняет. Таким был мой первый ответ: без сознания нет мира, нет существования.
Это дыхание, сила или огонь, несущий мир — что вызывает его существование.
Это неплохо, давай запишем это!
О, нет! Это ты должна найти ответ.
Надо, чтобы я ответила этому ребенку.
Ведь, иначе, мы теряемся в абстракциях.
Да, и с абстракциями ты используешь слова, означающие что-то другое, это все.
Но ты, как ты чувствуешь сознание?
Без сознания невозможно чувствовать. Сознание — это действительно основа всех вещей.
(Мать смотрит на письмо
ребенка и протягивает его Сатпрему)
«Милая Мать,
Я хотела бы знать: «Что такое сознание?». Я спросила об этом учителя, но он ответил: это очень трудно объяснить.
Я хочу получить твое благословение, чтобы хорошо сдать все экзамены.
Прими мой пранам. 69
Твоя маленькая дочь.
Без сознания нет существования, это совершенно верно, но это не объясняет, что такое сознание. Но твое объяснение достаточно поэтичное, во всяком случае!
В философии Индии Существование ставится перед Сознанием. Они говорят: Сат-Чит-Ананда. 70 Так что, если сказать: Чит-Сат-Ананда!… И это не верно.
Это не верно, риши всегда говорили об Огне, «Агни», который является первородной субстанцией.
А «огонь» и есть сознание?
Да, он становится сознанием — это сознание. Это сознание-сила. Риши говорили: «Даже в камне он есть, даже в воде он есть.»
Но когда я имела переживание пульсаций Любви, сотворивших миры, сначала была пульсация, а сознание — сознание пульсации — затем.
Так что можно определить это так: когда он… он… (я никогда не знала, какое слово употребить!) стал сознавать Самого Себя, это породило мир.
В Упанишадах говорится, что это «тапас» 71 создал мир.
Да, тапас — это Сила.
Это еще и огонь.
Нет, тапас — это Сила.
Чит-Тапас — это жар.
Они говорят: Сат, Чит-Тапас, Ананда. Они ставят вместе Чит и Тапас. Сначала Чит, затем Тапас. Это созидательная сила сознания.
Но Шри Ауробиндо всегда говорит: «Сознание-Сила», неразрывно. Нельзя отделить одно от другого. Нет сознания без силы, и нет силы без сознания — это Сознание-Сила. В этом весь мир!
В любом случае, это звучит не очень-то по-философски и совсем по-детски, но это гораздо истиннее, чем метафизические высказывания: когда Господь стал Сознавать Самого Себя, это породило мир.
Так что давай запишем для малышки твое определение.
Нет, сначала твое определение, это первая стадия! затем вторая стадия: человеческая.
(Мать смеется и пишет:)
«Когда Господь начал сознавать Самого Себя, это породило мир.»
Теперь твое определение, говори!
Это ты должна сказать.
Нет-нет! скажи мне, как там у тебя.
Я не знаю… Сознание — это дыхание или огонь, несущий все.
Но если я напишу «огонь», они сразу же скажут: «А! сознание — это огонь!»
Дыхание, которое несет все, заставляет дышать все?
(Мать пишет:)
«Сознание — это дыхание, являющееся жизнью всего.»
Нет…
«заставляющее все жить.»
Ты понимаешь, это пойдет из класса в класс, по всей школе! [Смеясь] Я знаю, что произойдет!
«Сознание — это дыхание, заставляющее все жить.»
Вот так.
Ей везет, этой малышке.
Дети забавны!
*
* *
(Чуть позже Мать смотрит на стопку текстов, написанных по-английски, которые еще надо перевести на французский язык)
Было бы гораздо лучше, если бы все это было написано крупными буквами… Жаль, что у меня такие глаза. Я теряю очень много времени. Я вынуждена спрашивать или брать лупу. То, с чем я раньше справлялась за три минуты, занимает теперь полчаса. Вот так. Но чтобы восстановить свое зрение (это возможно: ничто не повреждено, только «поизносилось») мне пришлось бы потратить на это много времени; это заняло бы много времени: упражнения, концентрация… У меня нет времени. Но живость сознания, когда я видела!… Я не нахожу этого у других глаз. Это было так удобно.
Как бы там ни было…
Надо иметь терпение. Ни к чему вздыхать, надо или делать с этим что-то или не беспокоиться об этом! У меня нет времени делать с этим что-то — я жду, что мое зрение само вернется ко мне.
64 Есть магнитофонная запись этой беседы. Следующая часть, к сожалению, не сохранилась.
65 Есть магнитофонная запись этой беседы. Следующая часть, к сожалению, не сохранилась.
66 Сатпрем прочел Матери эту Беседу для следующего «Бюллетеня».
67 Есть магнитофонная запись этой беседы. Последней фразы нет в записи.
68 Есть магнитофонная запись этой беседы. Следующая часть, к сожалению, не сохранилась.
69 Пранам: поклон.
70 Существование-Сознание-Блаженство.
71 Тапас: энергия или жар; тапасом также называют концентрацию силы сознания.