Шри Ауробиндо
САВИТРИ
Символ и легенда
Часть 1. Книга 3. Книга Божественной Матери
Песнь первая
Преследование Непостижимого
Все, что мир может дать, слишком мало:
Его сила и знание дарами являются Времени
И не могут утолить духа священную жажду.
Хотя Одного все эти формы величия
И его дыханием и милостью живут наши жизни,
Хотя ближе к нам, чем самость близости,
Он есть некая абсолютная правда того, что мы есть;
Своими собственными работами скрытый, далеким он кажется,
Непроницаемым, оккультным, безгласным, неясным.
Присутствие было утеряно, что дает очарование всему,
Не хватало Славы, чьими они являются тусклыми знаками,
Мир продолжал жить, опустев, свою Причину утратив,
Как любовь, когда ушел лик возлюбленного.
Труд, чтобы знать, казался тщетной борьбою Ума;
Все знание кончалось в Непознаваемом:
Усилие править казалось тщетной гордостью Воли;
Тривиальное достижение высмеивалось Временем,
Всякая сила удалялась во Всемогущего.
Пещера тьмы вечный Свет охраняла.
Тишина водворилась в его борющемся сердце;
Избавленный от голосов желания мира,
Он повернулся к безвременному зову Невыразимого.
Бытие сокровенное и не могущее быть как-либо названо,
Широкий принуждающий мир1 и экстаз
Ощущались в нем самом и во всем, но пока неуловимыми были,
Приближающиеся и от преследования его души тающие,
Будто вечно маня его дальше.
Близкое, оно отступало; далекое, оно его еще звало.
Ничто удовлетворить не могло, кроме восторга его:
Его отсутствие величайшие действия оставляло тупыми,
Его присутствие заставляло мельчайшее казаться божественным.
Когда оно было там, наполнялась сердца пучина;
Но когда поднимающее Божество отступало,
Существование теряло свою цель в Пустоте.
Порядок незапамятных планов,
Богоподобная полнота инструментов
Превращались в подпорки для непостоянной сцены.
Но кем то могущество было, не знал он еще.
Неосязаемое, однако наполняющее все существующее,
Оно делало и стирало миллионы миров
И принимало и утрачивало тысячи форм и имен.
Оно носило наружность неразборчивой Шири
Или было тонкой сердцевиной в душе:
Далекое величие оставляло его огромным, неясным,
Мистическая близость в себе запирала сладко его:
Оно казалось порой фикцией иль одеянием,
А иногда выглядело путника колоссальной собственной тенью.
Великое сомнение омрачало его продвижение.
Через нейтральную всеподдерживающую Пустоту,
Чья незаполненность вскармливала его бессмертный дух одинокий,
Манимый к какому-то неясному Всевышнему,
Получающий помощь, принуждаемый загадочными Силами,
Стремящийся, наполовину сникший, поддерживаемый,
Непобедимо он поднимался без паузы.
Лишенная признаков смутная Необъятность всегда
Размышляла, не приближаясь, за пределами отклика,
Осуждая на небытие конечные вещи,
Несоизмеримым встречая его.
Затем восхождению настал срок могучий.
Была достигнута высь, где ничто сотворенное не могло жить,
Линия, где любая надежда и поиск должны прекратиться,
Приближала какую-то нетерпимую нагую Реальность,
Зеро, получившее форму, безграничной переменой наполненное.
На головокружительной грани, где все маскировки терпят провал
И человеческий ум должен в Свете отречься
Или умереть, как мотылек в голом сиянии Истины,
Он стоял, принуждаемый к грозному выбору.
Все, чем он был, и все, к чему рос он,
Должно было быть сейчас оставлено сзади либо трансформироваться
В самость Того, что не имеет имени.
Одинокий и стоящий лицом к лицу с неосязаемой Силой,
Которая ничего не предлагает для хватки Мысли,
Его дух встречал Пустоты авантюру.
Покинутый мирами Формы, он бился.
Плодотворное, широкое, как мир, здесь Неведение пало;
Долгое далеко кружащее путешествие мысли своего коснулось конца
И неэффективная медлила актерская Воля.
Символические виды бытия не помогали больше,
Структуры, что Неведение выстроило, осыпаясь обрушились,
Даже дух, что владеет вселенной,
В светлой недостаточности упал в обморок.
В бездонном падении всех вещей возведенных
Любую бренную поддержку превосходящая
И присоединяющая, наконец, свой могучий источник,
Обособленная самость должна расплавиться или перерожденною быть
В Истине за пределами апелляции разума.
Вся слава очертания, сладость гармонии,
Отвергнутые, как грациозность нот тривиальных,
Вычеркнутые из тишины Бытия, нагой и суровой,
Умерли в прекрасном и блаженном Ничто.
Демиурги утратили свои имена и свои формы,
Великие возведенные по схемам миры, что они спланировали и построили,
Прошли, забраны, отменены один за другим.
Вселенная удалила свою цветную вуаль,
И в невообразимом конце
Огромной загадки сотворенных вещей
Показалось далеко видимое Божество целого,
Его ноги на огромных крыльях Жизни утверждены прочно,
Всемогущий, одинокий провидец Времени,
Внутренний, непостижимый, с алмазным взглядом.
К неизмеримому вниманию привлеченные
Неразрешившиеся медленные циклы к своему возвращались источнику,
Чтобы снова подняться из этого незримого моря.
Все, из его могущества рожденное, сейчас было разрушено;
Ничто не осталось, что космический Разум задумал.
Вечность готовилась выцвести и казалась
Оттенком и налетом на Пустоте,
Пространство было трепетом крылышек мечты, что погибла,
Прежде чем исчезнуть в глубинах Ничто.
Дух, что не умирает, и Божества самость
Казались мифами, спроецированными из Непостижимого;
Из Него брало все начало, все призвано в Нем прекратиться.
Но чем было То, ни мысль, ни зрение сказать не могли.
Лишь бесформенная Форма себя оставалась,
Тень, призрак чего-то, что было,
Последнее переживание теряющей силу волны,
Прежде чем она в беспредельном море утонет, –
Словно даже на краю Ничто она сохраняла
Свое обнаженное ощущение океана, откуда пришла она.
Ширь раздумывала, свободная от чувства Пространства,
Вечность, отрезанная от Времени;
Странный непоколебимый возвышенный Мир2
Тихо отвергал от себя душу и мир3.
Совершенная Реальность без компаньонов
Наконец отвечала его души страстному поиску:
Бесстрастная, бессловесная, поглощенная в свою бездонную тишь,
Хранящая мистерию, в которую никто никогда не может проникнуть,
Она размышляла, непостижимая, неуловимая,
Встречая его своим немым огромным спокойствием.
Она не имела родства со вселенной:
Там не было действия, движения в ее Шири:
Жизни вопрос, встреченный ее тишиною, у нее на устах умирал,
Усилие мира прекращалось, в неведении изобличенное,
Не находя санкции небесного Света:
Там не было разума с его нуждой знать,
Там не было сердца с его нуждою любить.
Всякая персона гибла в ее безымянности.
Там не было секунды, она не имела партнера иль ровни;
Лишь сама для себя была реальной она.
Чистое существование, свободное от настроения и мысли,
Сознание никем неразделенного блаженства бессмертного,
Она жила поодаль в свое нагой бесконечности,
Одна, уникальная, невыразимо единственная.
Существо бесформенное, не имеющее черт и безмолвное,
Что знало себя своей собственной безвременной самостью,
Вовеки сознательное в своих бездвижных глубинах,
Не созидающее, не сотворенное и нерожденное,
Одно, которым живет все, которое ни кем не живет,
Неизмеримая светлая тайна,
Хранимая вуалями Непроявленного,
Над изменчивой космической интерлюдией,
Жило, верховное, неизменно прежнее,
Безмолвная Причина, оккультная, непроницаемая, –
Бесконечная, вечная, немыслимая, одна.
Конец песни первой
1 Peace – покой, мир
2 Peace – покой, мир
3 World – мир, царство, весь свет, вселенная