Шри Ауробиндо

САВИТРИ

Символ и легенда

Часть 3. Книга 12. Эпилог

Эпилог. Возвращение на землю

Из пучинного транса ее дух пробудился.
Лежа на земли-матери бессознательной спокойной груди,
Она видела ветви, в зелень одетые, что сверху склонялись,
Ее сон охраняя своей очарованной жизнью,
А выше голубокрылый экстаз
Порхал с ветки на ветку с высокоголосым призывом.
В магическую тайну лесов
Прорываясь сквозь изумрудные решетки из листьев,
В ленивых небесах полулежа, слабеющий день
Начал в мир вечера свое падение медленное.
Она придавливала тело Сатьявана живого:
В бессловесной радости своего тела быть и дышать
Она ощущала блаженную ношу его головы
Между теплым трудом восторга грудей,
Просыпающееся довольство ее членов почувствовало
Вес небес в его членах, касание,
Суммирующее все счастье существ,
И вся ее жизнь осознавала его жизнь,
И все ее существо радовалось, его обнимая.
Огромная отдаленность ее транса прошла;
Человеком она было снова, земною Савитри,
Но при этом безграничную перемену в себе ощущала.
В ее душе жила сила для земли слишком великая,
В ее сердце жило блаженство для небес слишком обширное.
Свет слишком интенсивный для мысли и любовь безграничная слишком
Для эмоций земли освещали небеса ее разума
И через ее глубокие и счастливые моря души расстилались.
Все, что в мире священно, притянуто близко
В ее настроения пассивность божественную.
Чудесный голос молчания шептал свои мысли.
Все вещи в Пространстве и Времени она приняла как свои;
В ней они двигались, ею они жили и были,
Весь обширный мир ловил ее ради восторга,
Созданный для ее восхитительных объятий любви.
Сейчас в ее освобожденной от границ беспространственной самости
Бесчисленные годы казались моментами долгими,
Блестящими время-хлопьями вечности.
Птицы, из своего яркого дома выпархивающие,
Ее земные утра сияющими полетами радости были.
Она была безгранична, бесконечности форма.
Не поглощенный более ударом момента
Ее дух нескончаемое чувствовал будущее
И со всем безначальным жил прошлым.
Ее жизнь была победным раскрытием рассвета,
Прошлые и еще не рожденные дни соединили их грезы,
Древние исчезнувшие вечера и далекие грядущие полдни
Намекали ей провидящих часов видение.
В размышляющем растянувшись блаженстве, она какое-то время лежала,
Отдавшись чуду пробуждавшего транса;
Затем приподнялась и послала вокруг взгляд,
Словно возвращая старые сладкие тривиальные нити,
Старые счастливые мысли, сберегаемые воспоминания маленькие,
И их в один день бессмертный соткала.
Все время хранимый на парадизе груди
Ее любимый, в бездонном сне очарованный,
Лежал, как ребенок, дух бессознательный,
Убаюканный на границе двух миров соглашающихся.
Но скоро она над любимым склонилась, позвать
Его разум назад к ней своим путешествующим прикасанием
По его векам закрытым; уравновешен ее спокойный был взгляд
Восторга насыщенного, не стремящегося ныне, обширного
В безграничной радости и высшем последнем довольстве,
Чистого, страстного страстью богов.
Свои крылья не шевелило желание, ибо все было сделано
Аркой небесных лучей,
Подобной поглощенному контролю неба над степью,
Небес, склонившихся вниз, чтоб обнять со всех сторон землю,
Защита широкая, спокойный восторг.
Затем, в ее касании вздохнув, сон тихокрылый
Поднялся, воспарив из-под его век, подобных цветам, и улетел
Журча прочь. Пробужденный, ее глаза он нашел,
Его ждущие, ощутил ее руки, увидел
Землю, его дом, отданный снова,
И ее, вновь его ставшую, всей его страсти.
Своих рук окружение вокруг нее он обвил,
Живой узел, чтобы сделать обладание близким,
Запинающимися устами он прошептал ее имя
И, смутно вспоминая чудо, выкрикнул:
"Откуда принесла меня плененным назад, любовью скованного,
К себе и стенам света солнца, о золотой луч
И шкатулка всей сладости, Савитри,
Женщина и божество, моей души лунный свет?
Ибо путешествовал я в странных мирах
В твоей компании, с твоим духом преследующим,
Вместе мы ворота ночи презрели.
Я повернул прочь из радости неба
И недостаточности небес без тебя.
Куда ушел Силуэт грозный,
Что встал против нас? Дух Пустоты,
Мир для Смерти и для Небытия требующий,
Отрицающий Бога и душу? Или все было грезой,
Или во сне духовном видением,
Символом противоположностей Времени
Или озаряемом разумом маяком смысла
В неком стрессе тьмы, на Дороге светящимся,
Или ведущим через проливы Смерти пловца,
Или с помощью своего луча находящим
В овраге, среди заполненных толпами улиц Случая,
Душу, что в мировую авантюру пришла,
Разведчицу и путешественницу из Вечности?"
Но она ответила: "Сном наша разлука была;
Мы вместе, мы живем, о Сатьяван.
Посмотри вокруг и увидь неизмененный, довольный
Наш дом, этот лес с его тысячью криков
И шорохом крыльев в листве
И сквозь щели в изумрудном зрелище – небо вечернее,
Голубой купол Бога, что приютил наши жизни,
И птиц, кричащих о счастье сердечном,
Крылатых поэтов нашего уединенного царства,
Наших друзей на земле, где мы – царь и царица.
Лишь наши души, что позади ночь Смерти оставили,
Изменены могучей грезы реальностью,
Освещены светом миров символических
И огромной вершиной себя,
И стояли в воротах Божества, свободные и безграничные".
     Затем, наполненные славой их счастья,
Они поднялись со сплетенными пальцами и задержали
Друг на друге в молчании взгляд.
Он, с новым удивлением в сердце
И новым пламенем обожания в глазах, ей сказал:
"Какая высокая перемена в тебе, о Савитри? Светлой
Была ты всегда, как богиня спокойна, чиста,
Но мне своими сладкими человеческими членами дороже,
Которые земля дала тебе, делая тебя еще более божественной.
Мое обожание владело, мое желание
Склонялось вниз получить, моя смелость ловила,
Требуемое душою и телом моей жизни имущество,
Восторга владение, сердца сладкую собственность,
Статуя тишины в моем духе, который стал храмом,
Стремящееся божество и золотая невеста.
Но сейчас ты слишком высокой и великою кажешься
Для поклонения смертного; Время лежит под твоими ногами
И весь мир кажется лишь частью тебя,
Твое присутствие – стихшее небо, в котором я – житель,
И ты глядишь во взгляде звезд на меня,
И еще ты – земной хранитель моей души,
Моя жизнь – шепот твоих грезящих мыслей,
Мои утра – твоего духа блеск крыльев,
День и ночь – твоей красоты часть.
Не взяла ли ты мое сердце, чтобы хранить его
В твоей груди окружении спокойном?
Разбуженный от сна и безмолвия,
Я ради тебя быть согласился.
Свою смертную арку жизни я тобой возвеличил,
Но сейчас далекие небеса, не нанесенные на карты бесконечности,
Ты принесла мне как безграничный свой дар!
Если наполнить их ты поднимаешь свой священный полет,
Моя человеческая земля все же твоего блаженства потребует.
Сделай еще мою жизнь в себе песнею радости
И всю мою тишину сделай широкой и глубокой с тобой".
Королева небесная, на волю его соглашаясь,
Она обняла его ноги своими волосами лелеющими,
В бархатный плащ любви обернув,
И ответила тихо как журчащая лютня:
"Все сейчас изменилось и в то же время все прежнее.
Мы на лик Бога глядели,
Наша жизнь раскрылась с божественностью.
Мы несли идентичность с Всевышним
И его намерение в наших смертных жизнях узнали.
Наша любовь стала более велика тем могучим касанием
И узнала свое значение небесное,
Но при том ничего от восторга смертной любви не потеряно.
Нашу землю касание небес осуществляет, не аннулирует:
Наши тела, как прежде, друг в друге нуждаются;
До сих пор в нашей груди небесный тайный ритм повторяют
Наши сердца человеческие, близкие страстно.
Я – все еще та, что пришла к тебе среди шепота
Залитой солнцем листвы в лесной этот край;
Я – жительница Мадры, я – Савитри.
Все, чем прежде была я, я остаюсь для тебя,
Близкий друг твоим мыслям, трудам и надеждам,
Все счастливые противоположности я соединить хочу для тебя.
Все отношения сладкие поженить в нашей жизни;
Я – твое царство, также как ты – царство мое,
Суверен и твоего желания раб,
Твой распростертый владелец, твоей души я сестра
И мать желаний твоих; ты есть мой мир,
Земля, в которой нуждаюсь я, небеса, которых мои мысли желают,
Мир, где живу я, и бог, которого я обожаю.
Твое тело – моего тела часть неотъемлемая,
Чей каждый член мой желает член отвечающий,
Чье сердце есть ключ ко всем моего сердца ударам,
Вот что есть я и что есть ты для меня, о Сатьяван.
Наше свадебное путешествие по жизни начинается снова,
Ни довольство не утрачено, ни глубина смертной радости;
Давай же идти сквозь мир этот, новый и прежний.
Ибо он отдан назад, но нам он известен,
Игровая площадка и дом, жилье Бога,
Который прячет себя в птице, в человеке и в звере,
Чтобы сладко найти себя снова любовью,
Единством. Его присутствие ведет ритмы жизни,
Которая взаимной радости вопреки страданию ищет.
Мы друг друга нашли, о Сатьяван,
В великом свете души обнаруженной.
Давай возвращаться, ибо вечер на небе.
Ныне горе мертво, безоблачное блаженство осталось,
Сердце всех наших дней вовеки.
Посмотри на все эти существа в этом мире чудесном!
Позволь нам дать радость всем, ибо есть у нас радость.
Ибо не для одних себя наши духи пришли
Из-за вуали Непроявленного,
Из глубокого необъятного Непостижимого
На невежественную грудь земли неуверенной,
В дороги людей трудящихся, ищущих,
Два огня, что горят к родителю Солнцу,
Два луча, что путешествуют к изначальному Свету.
Вести душу человека к Богу и истине мы рождены были,
Смертной жизни начертить схему изменчивую
В некое подобие плана Бессмертного,
Сформировать ее ближе к образу Бога,
Чуточку ближе к Идее божественной".
Она сомкнула руки вокруг его головы,
Словно чтобы хранить его на своей груди несомым
Вечно сквозь путешествие лет.
Так они стояли обнявшись, их поцелуй
И их объятия в страстном трансе, точка встречи
В их смешавшихся духах, единых навеки,
Одно о двух телах и о двух душах ради радостей Времени.
Затем, рука в руке, они оставили это место торжественное,
Ныне безмолвными необыкновенными воспоминаниями полные,
В зеленую даль их дома лесного
Возвращаясь медленно сквозь его сердце.
Вокруг них полдень на вечер сменялся;
Свет скользил вниз, в край светло спящий,
Птицы возвращались в их гнезда,
И день и ночь друг к другу свои руки склонили.

     Сейчас сумрачные темные деревья вокруг близко стояли,
Словно грезящие духи, и задерживающий ночь
Сероглазый задумчивый вечер их шаги слушал,
Отовсюду движение и крик доносились
Четвероногих скитальцев ночи
Приближающейся. Затем человеческая речь раздалась
Долго чужая их дням одиноким,
Вторгаясь в очарованную дикость листвы,
Когда-то священную для уединения безлюдного,
С неистовством нарушая его девственный сон.
Сквозь ширму сумерек он становился все громче и ближе,
Плывя, многоголосый, звук многих ног,
Пока перед их взором не вырвалась,
Словно волна красок,
Сверкающая и энергичная жизнь человека.
Увенчанная огней множеством вспыхивающим,
Огромная блестящая толпа прибывала.
Жизнь в своей суматохе обычной подходила дрожа,
Неся свой поток невидимых лиц, полная
Отделанных золотом головных уборов, с шитьем золотым платьев,
Украшений блестящих, складок колышущихся,
Сотни рук раздвигали ветви лесные,
Сотни глаз обыскивали прогалины спутанные.
Спокойные священники в белом несли свою степенноглазую сладость,
Сильные воины в своих славных доспехах сверкали,
Топот гордоногих коней несся сквозь лес.
Впереди король Дьюматшена шел, не слепой больше,
С неверными членами, но его глаза, далеко вопрошающие,
Возвращали во всем свою уверенность в свете,
Вбирали этот образ внешнего мира;
Твердо ступал по земле шагом монаршим.
За ним королевы и матери лик озабоченный
Показался, изменилось его выражение привычного бремени,
Когда от труда утомительного ослабевшею силой
Она жизнь любимых несла.
Ее терпеливая бледность покрыта румянцем задумчивым,
Словно уходящего вечера приглушенный взгляд света накопленного,
Что восход своего ребенка предвидит.
Погружаясь в спокойное великолепие своего неба
Она жила еще, чтобы о своей надежде раздумывать,
Ее отступающего богатого сияния блеск –
Полное дум пророчество рассвета лирического.
Ее глаза первыми фигуры ее детей различили.
Но при виде пары прекрасной
Воздух проснулся, встревоженный взлетевшими криками,
И быстро к своему ребенку поспешили родители, –
Смыслу их жизни сейчас, которому они дали дыхание, –
Овладели им своими руками. Затем нежно
Дьюматшена воскликнул, браня Сатьявана:
"Счастливые боги на меня сегодня взглянули,
Искомое царство пришло и лучи неба.
Но где же был ты? Ты удовольствие мучил
Тенью пасмурной страха, о дитя мое, о моя жизнь.
Какая опасность задержала тебя в лесах потемневших?
Или как могло удовольствие с нею гулять заставить забыть,
Что беспомощны без тебя моих глаз орбиты,
Которые радуются свету лишь ради тебя?
Как и не ты, ты поступила Савитри,
Что не вернула своего мужа к нашим рукам,
Зная, что лишь рядом с ним для меня есть вкус
В пище и для его касания утром и вечером
Моими оставшимися днями я довольный живу".
Но Сатьяван улыбающимися устами ответил:
"Возложи все на нее, она – причина всему.
Своим очарованием она кругом обвязала меня.
В полдень, оставив дом этот из глины,
Я в вечностях далеких скитался,
И все же, в ее золотых руках пленник,
Я ступил на ваш маленький холмик, называемый зеленой землей,
И в мгновения вашего скоротечного солнца,
И довольно среди беспокойной работы людей я живу".
Тогда все глаза туда повернули свой взгляд удивляющийся,
Краснеющее золото ее щек углубляя,
Где с опущенными веками стояло дитя благородное, прекрасное,
И одна общая мысль промелькнула у всех:
"Какое сияющее чудо земли или неба
Безмолвно позади человека-Сатьявана стоит,
Проливая сияние в сумерки вечера?
Если та это, о которой мир слышал,
Не удивлюсь тогда больше никакой перемене счастливой.
Каждое легкое чудо блаженства
Ее трансмутирующего сердца – это алхимия".
Затем сказал тот, кто казался мудрецом и священником:
"О душа женщины, какой свет, какая сила раскрылась,
Творя быстрые чудеса этого дня,
Открой нам, тобой осчастливлена старость?"
Ее ресницы взметнулись, глаза,
Что смотрели на бессмертные вещи,
Радуясь, человеческие формы к своему восторгу вобрали.
Они требовали для своего по-детски чистого материнства глубокого
Жизнь всех этих душ ее жизнью сделать,
Затем, опустившись, завуалировали свет. Низко ответила:
"Пробужденная к моего сердца смыслу,
Что любовь ощущать и единство есть жить,
Эта магия нашей золотой перемены
И есть вся истина, что я знаю или ищу, о мудрец".
Удивляясь ей и ее слишком светлым словам,
На запад они повернули в быстро скоплявшейся ночи.

     Из запутанных краев они вышли
В смутность спящей земли
И путешествовали сквозь ее дремлющие равнины неясные.
Шум, движение и поступь людей
Нарушили одиночество ночи; ржание коней
Поднималось из этого смутного и полноголосого моря
Жизни, и в нем маршируя вспухал
Ритм копыт, голос колесниц, направлявшихся к дому.
Влекомые белогривыми на колеснице с навесом высоким
В неверных вспышках факелов ехали
С руками сплетенными Сатьяван и Савитри,
Слушая свадебный марш и брачный гимн,
Ждущего их человеческого многоголосого мира,
Бесчисленные звезды плыли по своему полю тенистому,
Описывая пути света во мраке.
Затем, когда они повернули к южным краям,
Утерянная в гало своего лба размышляющего
Ночь, великолепная луною, грезящей в небе,
Серебряным миром наполненном, завладела своим сияющим царством.
Сквозь свою тишину она размышляла над мыслью,
Глубоко хранимой ее мистическими складками света,
И в своей груди вскармливала более великий рассвет.

Конец