Sri Aurobindo |
Шри Ауробиндо |
|
|
SAVITRI |
САВИТРИ |
A Legend and a Symbol |
Символ и легенда |
|
|
PART THREE |
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ |
|
|
BOOK TEN |
КНИГА ДЕСЯТАЯ |
The Book of the Double Twilight |
Книга густых Сумерек |
|
|
Canto One |
Песнь первая |
The Dream Twilight of the Ideal |
Грезы-сумерки Идеала |
|
|
All still was darkness dread and desolate; |
Все еще была пустынная и страшная тьма; |
There was no change nor any hope of change. |
Там не было ни перемены, ни на нее какой-то
надежды. |
In this black dream which was a house of Void, |
В этой черной грезе, что Пустоте была домом, |
A walk to Nowhere in a land of Nought, |
Прогулка в Никуда в стране Ничто, |
Ever they drifted without aim or goal; |
Они все так же скользили без намерения, цели; |
Gloom led to worse gloom, depth to an emptier depth, |
Мрак вел в худший мрак, смерть - к еще более
пустой смерти, |
In some positive Non-being's purposeless Vast |
В бесцельной Обширности некоего позитивного
Небытия |
Through formless wastes dumb and unknowable. |
Сквозь бесформенные непостижимые немые
пустыни. |
An ineffectual beam of suffering light |
Бесплодный луч света страдающего |
Through the despairing darkness dogged their steps |
Сквозь безысходную тьму их шагам следовал, |
Like the remembrance of a glory lost; |
Как воспоминание об утраченной славе; |
Even while it grew, it seemed unreal there, |
Хотя он и рос, он казался здесь нереальным, |
Yet haunted Nihil's chill stupendous realm, |
И в то же время преследовал холодное, огромное
царство Ничто, |
Unquenchable, perpetual, lonely, null, |
Неутолимое, нескончаемое, одинокое,
несуществующее, |
A pallid ghost of some dead eternity. |
Бледный призрак некой вечности мертвой. |
It was as if she must pay now her debt, |
Было так, словно сейчас она должна была свой
долг заплатить |
Her vain presumption to exist and think, |
За свою тщеславную самонадеянность
существовать, мыслить |
To some brilliant Maya that conceived her soul. |
Некой блестящей Майе, что ее душу задумала. |
This most she must absolve with endless pangs, |
В нескончаемой боли она должна была получить
отпущение |
Her deep original sin, the will to be |
За свой грех первородный, желание быть, |
And the sin last, greatest, the spiritual pride, |
И грех последующий, величайший, духовную
гордость, |
That, made of dust, equalled itself with heaven, |
Что, создание пыли, себя с небом равняет, |
Its scorn of the worm writhing in the mud, |
Свою презренную роль червя, что корчится в
грязи, |
Condemned ephemeral, born from Nature's dream, |
На эфемерность осужденное, рожденное из грезы
Природы, |
Refusal of the transient creature's role, |
Отказ от скоротечного создания роли, |
The claim to be a living fire of God, |
Требование быть живым огнем Бога, |
The will to be immortal and divine. |
Желание бессмертным быть и божественным. |
In that tremendous darkness heavy and bare |
В этой огромной тьме, нагой и тяжелой, |
She atoned for all since the first act whence sprang |
Она искупала все, начавшееся с первого
действия, |
The error of the consciousness of Time, |
Откуда вышла ошибка сознания Времени, |
The rending of the Inconscient's seal of sleep, |
Сломанную печать сна Несознания, |
The primal and unpardoned revolt that broke |
Первобытный беспардонный мятеж, что нарушил |
The peace and silence of the Nothingness |
Тишину и покой Ничто, |
Which was before a seeming universe |
Которое до этого казалось вселенной, |
Appeared in a vanity of imagined Space |
Показавшейся в тщете Пространства
пригреженного, |
And life arose engendering grief and pain: |
И жизнь, что возникла, порождая горе и боль: |
A great Negation was the Real's face |
Великое Отрицание было ликом Реальности, |
Prohibiting the vain process of Time: |
Запрещающим процесс тщетный Времени: |
And when there is no world, no creature more, |
Когда мир исчезнет, творения больше не будет, |
When Time's intrusion has been blotted out, |
Когда сотрется вторжение Времени, |
It shall last, unbodied, saved from thought, at peace. |
Оно будет длиться, бестелесное, спасенное от
мысли, в покое. |
Accursed in what had been her godhead source, |
Проклинаемая в том, в чем был ее источник
божественный, |
Condemned to live for ever empty of bliss, |
Приговоренная жить навеки лишенной
блаженства, |
Her immortality her chastisement, |
Ее бессмертие - ее наказание, |
Her spirit, guilty of being, wandered doomed, |
Ее дух, виновник существа, обречен на скитания, |
Moving for ever through eternal Night. |
Вечно двигаясь сквозь вечную Ночь. |
But Maya is a veil of the Absolute; |
Но Майя - вуаль Абсолюта, |
A Truth occult has made this mighty world: |
Оккультная Истина этот могучий мир сотворила: |
The Eternal's wisdom and self-knowledge act |
Мудрость Вечного и самознающий акт |
In ignorant Mind and in the body's steps. |
В невежественном Разуме и в шагах тела. |
The Inconscient is the Superconscient's sleep. |
Несознание - это сон Сверхсознания. |
An unintelligible Intelligence |
Непостижимый Ум |
Invents creation's paradox profound; |
Изобретает парадокс глубокий творения; |
Spiritual thought is crammed in Matter's forms, |
Духовная мысль втиснута в формы Материи, |
Unseen it throws out a dumb energy |
Незримая, она выбрасывает безмолвную энергию |
And works a miracle by a machine. |
И вырабатывает чудо посредством машины. |
All here is a mystery of contraries: |
Все здесь является мистерией
противоположностей: |
Darkness a magic of self-hidden Light, |
Тьма - это магия самоспрятанного Света, |
Suffering some secret rapture's tragic mask |
Страдание - какого-то тайного восторга маска
трагическая |
And death an instrument of perpetual life. |
И смерть - инструмент нескончаемой жизни. |
Although Death walks beside us on Life's road, |
Хотя Смерть позади нас по дороге Жизни гуляет, |
A dim bystander at the body's start |
Начала тела наблюдатель неясный |
And a last judgment on man's futile works, |
И ничтожных работ человека последний судья, |
Other is the riddle of its ambiguous face: |
Иная загадка есть у ее лика двусмысленного: |
Death is a stair, a door, a stumbling stride |
Смерть есть ступенька, дверь, шаг запинающийся,
|
The soul must take to cross from birth to birth, |
Что душа должна делать, чтобы идти от рождения
к рождению, |
A grey defeat pregnant with victory, |
Поражение мрачное, что в себе носит победу, |
A whip to lash us towards our deathless state. |
Хлыст, чтобы гнать нас к бессмертию нашему. |
The inconscient world is the spirit's self-made room, |
Несознательный мир есть самосозданная комната
духа, |
Eternal Night shadow of eternal Day. |
Вечная Ночь - тень вечного Дня. |
Night is not our beginning nor our end; |
Ночь - ни наше начало, ни конец наш; |
She is the dark Mother in whose womb we have hid |
Она - темная Мать, в чьем лоне мы спрятаны, |
Safe from too swift a waking to world-pain. |
Хранимые от слишком скорого пробуждения в мире
страдания. |
We came to her from a supernal Light, |
Мы пришли в нее из небесного Света, |
By Light we live and to the Light we go. |
Мы Светом живем и к Свету идем. |
Here in this seat of Darkness mute and lone, |
Здесь, в этом месте Тьмы, немой, одинокой, |
In the heart of everlasting Nothingness |
В сердце Небытия, всегда продолжающегося, |
Light conquered now even by that feeble beam: |
Свет побеждал сейчас даже тем слабым лучом: |
Its faint infiltration drilled the blind deaf mass; |
Его тусклое проникновение бурило темную
мертвую массу; |
Almost it changed into a glimmering sight |
Он почти изменил ее в мерцающий вид, |
That housed the phantom of an aureate Sun |
Что давал жилье фантому золотистого Солнца, |
Whose orb pupilled the eye of Nothingness. |
Чья орбита стала зрачком глаза Ничто. |
A golden fire came in and burned Night's heart; |
Золотой огонь вошел и обжег сердце Ночи; |
Her dusky mindlessness began to dream; |
Ее сумрачная бездумность начала грезить; |
The Inconscient conscious grew, Night felt and thought. |
Несознательное становилось сознательнее. Ночь
ощущала и думала. |
Assailed in the sovereign emptiness of its reign |
Атакованная в суверенной пустоте ее царства, |
The intolerant Darkness paled and drew apart |
Бледнела и отступала нетерпимая Мгла, |
Till only a few black remnants stained that Ray. |
Лишь немного черных следов пятнали тот Луч. |
But on a failing edge of dumb lost space |
Но на слабеющем краю утерянного немого
пространства |
Still a great dragon body sullenly loomed; |
Все еще угрюмо вырисовывалось тело дракона
великого; |
Adversary of the slow struggling Dawn |
Медленного борющегося Рассвета противник, |
Defending its ground of tortured mystery, |
Защищающий свою почву мучимой мистерии, |
It trailed its coils through the dead martyred air |
Он вил свои кольца в мертвом, измученном
воздухе |
And curving fled down a grey slope of Time. |
И, изгибаясь, стекал вниз исчезая по склону
серому Времени. |
|
|
_____There is a morning twilight of the
gods; |
_____Предутренние сумерки богов
наступили; |
Miraculous from sleep their forms arise |
Удивительные ото сна поднимались их формы, |
And God's long nights are justified by dawn. |
И долгие ночи Бога были рассветом оправданы. |
There breaks a passion and splendour of new birth |
Там прорывается страсть и нового рождения
восторг |
And hue-winged visions stray across the lids, |
И шумокрылые видения блуждают под веками, |
Heaven's chanting heralds waken dim-eyed Space. |
Небес герольды поющие будят тусклоглазый
Простор. |
The dreaming deities look beyond the seen |
Мечтающие божества глядят по ту сторону
зримого |
And fashion in their thoughts the ideal worlds |
И в мыслях своих формируют миры идеальные, |
Sprung from a limitless moment of desire |
Выпрыгивающие из безграничного мгновения
желания, |
That once had lodged in some abysmal heart. |
Что когда-то хранилось в неком сердце
бездонном. |
Passed was the heaviness of the eyeless dark |
Ушло бремя тьмы непроглядной, |
And all the sorrow of the night was dead: |
И все горе ночи умерло: |
Surprised by a blind joy with groping hands |
Неожиданно одаренная слепой радостью с руками
нашаривающими, |
Like one who wakes to find his dreams were true, |
Как тот, кто проснулся и нашел свои грезы
верными, |
Into a happy misty twilit world |
В счастливом, туманном и сумеречном мире, |
Where all ran after light and joy and love |
Где все бежало за светом, любовью и радостью, |
She slipped; there far-off raptures drew more close |
Она скользила; туда далекие блаженства
притягивали ближе |
And deep anticipations of delight, |
И глубокое предвкушение восторга, |
For ever eager to be grasped and held, |
Вечного стремления быть владеемым и владеть, |
Were never grasped, yet breathed strange ecstasy. |
Где, хоть ни разу не пойманный, дышал все же
странный экстаз. |
A pearl-winged indistinctness fleeting swam, |
Жемчужнокрылая неясность пролетая плыла, |
An air that dared not suffer too much light. |
Воздух, что нести слишком много света не смел. |
Vague fields were there, vague pastures gleamed, vague trees, |
Неясные поля были там, мерцали неясные
пастбища, деревья неясные, |
Vague scenes dim-hearted in a drifting haze; |
Неясные сцены, сердцу говорящие смутно, в
дрейфующей дымке; |
Vague cattle white roamed glimmering through the mist; |
Неясный бродил белый скот, мерцая в тумане; |
Vague spirits wandered with a bodiless cry, |
Неясные духи с криком бестелесным скитались, |
Vague melodies touched the soul and fled pursued |
Неясные мелодии касались души и бежали
преследуемые |
Into harmonious distances unseized; |
В гармоничные неуловимые дали; |
Forms subtly elusive and half-luminous powers |
Едва различимые формы и наполовину светлые
силы, |
Wishing no goal for their unearthly course |
Не желающие цели для неземного своего курса, |
Strayed happily through vague ideal lands, |
Блуждали счастливо сквозь неясные, идеальные
страны |
Or floated without footing or their walk |
Или плыли без опоры, или их прогулка |
Left steps of reverie on sweet memory's ground; |
Оставляла следы мечтательности на почве
сладостной памяти; |
Or they paced to the mighty measure of their thoughts |
Или они шагали в могучей мере их мыслей, |
Led by a low far chanting of the gods. |
Ведомые низким далеким пением богов. |
A ripple of gleaming wings crossed the far sky; |
Рябь мерцающих крыльев пересекала далекое
небо, |
Birds like pale-bosomed imaginations flew |
Как белогрудые фантазии птицы летали |
With low disturbing voices of desire, |
С низкими беспокоящими голосами желания, |
And half-heard lowings drew the listening ear, |
И едва слышное мычание слух привлекало, |
As if the Sun-god's brilliant kine were there |
Словно здесь были Бога-Солнца коровы
блестящие, |
Hidden in mist and passing towards the sun. |
Скрытые в тумане и идущие к солнцу. |
These fugitive beings, these elusive shapes |
Эти мимолетные существа, эти неуловимые формы |
Were all that claimed the eye and met the soul, |
Были всем, что ловил глаз и встречала душа, |
The natural inhabitants of that world. |
Естественные обитатели этого мира. |
But nothing there was fixed or stayed for long; |
Ничего фиксированным здесь не было и не
оставалось надолго; |
No mortal feet could rest upon that soil, |
Не было смертного, чьи ноги могли б отдохнуть
на этой земле, |
No breath of life lingered embodied there. |
Ни дыхания жизни, что медлила б, здесь
воплощенная. |
In that fine chaos joy fled dancing past |
В этом прекрасном хаосе радость танцуя мимо
бежала, |
And beauty evaded settled line and form |
И красота избегала определенной линии, формы |
And hid its sense in mysteries of hue; |
И прятала свой смысл в мистериях оттенка; |
Yet gladness ever repeated the same notes |
Однако удовольствие всегда повторяло все те же
ноты |
And gave the sense of an enduring world; |
И давало ощущение прочного мира; |
There was a strange consistency of shapes, |
Странная консистенция форм там была, |
And the same thoughts were constant passers-by |
Одни и те же мысли там постоянными прохожими
были, |
And all renewed unendingly its charm |
И все нескончаемо возобновляло очарование
свое, |
Alluring ever the expectant heart |
Маня вечно ждущее сердце, |
Like music that one always waits to hear, |
Как музыка, которую всегда ждут услышать, |
Like the recurrence of a haunting rhyme. |
Как возвращение повторяющегося ритма. |
One touched incessantly things never seized, |
Непрестанное касание вещей, никогда не
ухваченных, |
A skirt of worlds invisibly divine. |
Окраины миров, незримо божественных. |
As if a trail of disappearing stars |
Словно след исчезающих звезд, |
There showered upon the floating atmosphere |
Там лились на атмосферу плывущую |
Colours and lights and evanescent gleams |
Цвета, лучи и мимолетные блики, |
That called to follow into a magic heaven, |
Что звали последовать в небо магическое, |
And in each cry that fainted on the ear |
И в каждом крике, что чуть слуха касался, |
There was the voice of an unrealised bliss. |
Был блаженства неосуществленного голос. |
An adoration reigned in the yearning heart, |
Обожание царило в томящемся сердце, |
A spirit of purity, an elusive presence |
Дух чистоты, ускользающее присутствие |
Of faery beauty and ungrasped delight |
Феерической красоты и неуловимого восторга, |
Whose momentary and escaping thrill, |
Чей моментальный ускользающий трепет, |
However unsubstantial to our flesh, |
Как бы ни был невещественен для нашей плоти |
And brief even in imperishableness, |
И краток даже в непреходящести, |
Much sweeter seemed than any rapture known |
Много сладостнее казался, чем любой иной
известный восторг, |
Earth or all-conquering heaven can ever give. |
Который земля или всепобеждающие небеса могут
дать. |
Heaven ever young and earth too firm and old |
Небеса, вечно юные, и земля, что слишком тверда
и стара, |
Delay the heart by immobility: |
Задерживают неподвижностью сердце: |
Their raptures of creation last too long, |
Слишком долго длится их восторг созидания, |
Their bold formations are too absolute; |
Их смелые формации чересчур абсолютны; |
Carved by an anguish of divine endeavour |
Мукой божественного усилия вырезанные, |
They stand up sculptured on the eternal hills, |
Они стоят, как скульптуры на вечных холмах, |
Or quarried from the living rocks of God |
Или, добытые из живых камней Бога, |
Win immortality by perfect form. |
Завоевывают совершенной формой бессмертие. |
They are too intimate with eternal things: |
Они тоже вещам вечным близки: |
Vessels of infinite significances, |
Бесконечных значений сосуды, |
They are too clear, too great, too meaningful; |
Они слишком чисты, слишком велики,
многозначительны слишком; |
No mist or shadow soothes the vanquished sight, |
Нет тумана, нет тени, что успокаивали б
покоренное зрение, |
No soft penumbra of incertitude. |
Нет тонкой полутени неуверенности. |
These only touched a golden hem of bliss, |
Здесь они лишь касались золотого края
блаженства, |
The gleaming shoulder of some godlike hope, |
Мерцающие плечи некой богоподобной надежды, |
The flying feet of exquisite desires. |
Проносящиеся ноги утонченных желаний. |
On a slow trembling brink between night and day |
На медленном дрожащем краю между ночью и днем, |
They shone like visitants from the morning star, |
Как гости с утренней звезды, они появились, |
Satisfied beginnings of perfection, first |
Удовлетворенные начала совершенства, первые |
Tremulous imaginings of a heavenly world: |
Трепетные образы небесного мира: |
They mingle in a passion of pursuit, |
Они смешались в страсти преследования, |
Thrilled with a spray of joy too slight to tire. |
Волнуясь с брызгами радости, слишком тонкой,
чтобы наскучить. |
All in this world was shadowed forth, not limned, |
Все в этом мире затенено спереди, не очерчено
четко, |
Like faces leaping on a fan of fire |
Словно лица, в раздувающемся пламени
мелькающие, |
Or shapes of wonder in a tinted blur, |
Как силуэты чуда в пятне краски, |
Like fugitive landscapes painting silver mists. |
Словно ландшафты мимолетные, окрашивающие
серебристый туман. |
Here vision fled back from the sight alarmed, |
Здесь видение от встревоженного зрения
ускользало, |
And sound sought refuge from the ear's surprise, |
И звук искал от слуха убежища, |
And all experience was a hasty joy. |
И всякое переживание поспешной радостью было. |
The joys here snatched were half-forbidden things, |
Полузапретными были здесь радости схваченные, |
Timorous soul-bridals delicately veiled |
Боязливые свадебные души деликатно
завуалированы, |
As when a goddess' bosom dimly moves |
Как когда грудь юной богини смутно движется |
To first desire and her white soul transfigured, |
К первому желанию и преображению ее белой души.
|
A glimmering Eden crossed by faery gleams, |
Мерцающий Эдем, пересекаемый волшебными
бликами, |
Trembles to expectation's fiery wand, |
Феерического жезла дрожь предвкушения, |
But nothing is familiar yet with bliss. |
Но в то же время ничто блаженству не близко. |
All things in this fair realm were heavenly strange |
Все в этом царстве прекрасном было странным
небесно |
In a fleeting gladness of untired delight, |
В неприскучиваемого восторга мимолетном
довольстве, |
In an insistency of magic change. |
В настойчивости перемены магической. |
Past vanishing hedges, hurrying hints of fields, |
Мимо исчезающих изгородей, спешащих намеков
лугов, |
Mid swift escaping lanes that fled her feet |
По быстро спасающимся тропинкам, где ее ноги
скользили, |
Journeying she wished no end: as one through clouds |
Путешествуя, она не желала конца: как тот, кто
через облако |
Travels upon a mountain ridge and hears |
Путешествует к гребню горы и слышит |
Arising to him out of hidden depths |
Поднимающийся к нему из сокрытых глубин |
Sound of invisible streams, she walked besieged |
Звук незримых потоков, она шла, осажденная |
By the illusion of a mystic space, |
Иллюзией пространства мистического, |
A charm of bodiless touches felt and heard |
Ощущала очарование бестелесных касаний,
слышала |
A sweetness as of voices high and dim |
Сладость, словно от голосов неясных, высоких, |
Calling like travellers upon seeking winds |
Зовущих, как на ищущих ветрах путешественники, |
Melodiously with an alluring cry. |
Мелодично с криком манящим. |
As if a music old yet ever new, |
Словно древняя музыка, но при том вечно юная, |
Moving suggestions on her heart-strings dwelt, |
Несущая намеки ее сердца струнам, |
Thoughts that no habitation found, yet clung |
Мысли, чье жилище не найдено, льнули |
With passionate repetition to her mind, |
К ее уму с повторением страстным, |
Desires that hurt not, happy only to live |
Желания, что не вредят, счастливые лишь тем,
чтобы жить |
Always the same and always unfulfilled |
Всегда прежними и всегда неисполненными, |
Sang in the breast like a celestial lyre. |
Пели в груди, как небесная лира. |
Thus all could last yet nothing ever be. |
Так все могло длиться, но не быть никогда. |
In this beauty as of mind made visible, |
В той красоте, подобной грезе ума, сделанной
зримой, |
Dressed in its rays of wonder Satyavan |
Сатьяван, одетый в свои лучи чуда, |
Before her seemed the centre of its charm, |
Впереди нее казался этого очарования центром, |
Head of her loveliness of longing dreams |
Ее любви страстно желающих грез глава |
And captain of the fancies of her soul. |
И фантазий ее души капитан. |
Even the dreadful majesty of Death's face |
Даже величие лица Смерти ужасное |
And its sombre sadness could not darken nor slay |
И мрачная печаль этого бога не могли затемнить
и убить |
The intangible lustre of those fleeting skies. |
Неосязаемый блеск тех летящих небес. |
The sombre Shadow sullen, implacable |
Своей мрачной Тенью, неумолимой, зловещей, |
Made beauty and laughter more imperative; |
Красоту и смех он делал более насущными; |
Enhanced by his grey, joy grew more bright and dear; |
Подчеркнутая его серостью радость была дороже
и ярче, |
His dark contrast edging ideal sight |
Его темный контраст, обрамляющий идеальное
зрелище, |
Deepened unuttered meanings to the heart; |
Углублял невыразимые значения сердцу; |
Pain grew a trembling undertone of bliss |
Боль становилась дрожащим полутоном
блаженства |
And transience immortality's floating hem, |
И скоротечность - плывущей кромкой бессмертия, |
A moment's robe in which she looked more fair, |
Платье момента, в котором она выглядела более
светло, |
Its antithesis sharpening her divinity. |
Его антитеза ее божественность подчеркивала. |
A comrade of the Ray and Mist and Flame, |
Товарищ Луча, Тумана и Пламени, |
By a moon-bright face a brilliant moment drawn, |
Ее лунно ясным лицом момент лучистый притянут, |
Almost she seemed a thought mid floating thoughts, |
Она почти что казалась мыслью среди мыслей
плывущих, |
Seen hardly by a visionary mind |
С трудом видимых визионером-умом |
Amid the white inward musings of the soul. |
Среди белых глубинных раздумий души. |
Half-vanquished by the dream-happiness around, |
Наполовину побежденная грезой-счастьем
вокруг, |
Awhile she moved on an enchantment's soil, |
Так она по земле очарования шла, |
But still remained possessor of her soul. |
Но еще оставался ее души владелец. |
Above, her spirit in its mighty trance |
Над нею ее дух в своем трансе могучем |
Saw all, but lived for its transcendent task, |
Видел все, но жил для своей трансцендентальной
задачи, |
Immutable like a fixed eternal star. |
Неподвижный, как вечная звезда неизменная. |
|
|
End of Canto One |
Конец первой песни |
|
|