САЙТ ШРИ АУРОБИНДО И МАТЕРИ

WWW.AUROBINDO.RU

Домашняя страничка  |  Работы |   Работы Шри Ауробиндо | Савитри
Sri Aurobindo Шри Ауробиндо
   
SAVITRI САВИТРИ
A Legend and a Symbol Символ и легенда
   
PART TWO ЧАСТЬ ВТОРАЯ
   
BOOK FOUR КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
The Book of Birth and Quest Книга рождения и поиска
Canto Four Песнь четвертая
The Quest Поиск
The world-ways opened before Savitri. Дороги мира перед Савитри открылись.
At first a strangeness of new brilliant scenes Впервые новизна чужих сверкающих сцен,
Peopled her mind and kept her body's gaze. Ее разум заполнила и взгляд ее тела встречала.
But as she moved across the changing earth Но когда она ехала по земле изменявшейся,
A deeper consciousness welled up in her: Более глубокое сознание в ней забило ключом:
A citizen of many scenes and climes, Многих сцен и климатов житель,
Each soil and country it had made its home; Каждую землю и местность оно своим домом сделало;
It took all clans and peoples for her own, Как ее родственников оно принимало все роды и народы
Till the whole destiny of mankind was hers. Пока вся судьба человечества не стала ее.
These unfamiliar spaces on her way Эти пространства на ее пути незнакомые
Were known and neighbours to a sense within, Были известны и близки чувству внутри;
Landscapes recurred like lost forgotten fields, Ландшафты повторялись, как утерянные поля позабытые,
Cities and rivers and plains her vision claimed Города, долины и реки ее взгляда требовали
Like slow-recurring memories in front, Впереди, как медленно возвращающиеся воспоминания,
The stars at night were her past's brilliant friends, Звезды в ночи были ее прошлого друзьями сияющими,
The winds murmured to her of ancient things Ветры о вещах древних шептали,
And she met nameless comrades loved by her once. И она встречала безымянных товарищей, любимых когда-то,
All was a part of old forgotten selves: Все было старых, забытых самостей частью.
Vaguely or with a flash of sudden hints Смутно или со вспышкой внезапных намеков
Her acts recalled a line of bygone power, Ее действия возвращали штрих прошлой силы,
Even her motion's purpose was not new: Даже цель ее движения - не нова:
Traveller to a prefigured high event, К предопределенному высокому событию путник,
She seemed to her remembering witness soul Она, казалось ее душе, свидетелю помнящему,
To trace again a journey often made. Вновь пустилась в путешествие, часто раньше свершавшееся.
A guidance turned the dumb revolving wheels Руководство повернуло бессловесные колеса крутящиеся,
And in the eager body of their speed И в стремящемся теле их скорости
The dim-masked hooded godheads rode who move Вставали божества, смутно скрытые, которые двигают
Assigned to man immutably from his birth, От рождения человеку непреложно назначенное,
Receivers of the inner and outer law, Судебные исполнители внутреннего закона и внешнего,
At once the agents of his spirit's will Вместе с тем воли духа его представители,
And witnesses and executors of his fate. Душеприказчики его судьбы и свидетели.
Inexorably faithful to their task, Непреклонно преданные задаче своей,
They hold his nature's sequence in their guard Они держат его природы результат под своею охраной,
Carrying the unbroken thread old lives have spun. Оставляя неразрывною нить, старыми жизнями сплетенную.
Attendants on his destiny's measured walk Его судьбы отмеренного пути спутники,
Leading to joys he has won and pains he has called, Ведущие к радостям, им завоеванным, к боли, им призванной,
Even in his casual steps they intervene. Даже в его случайные шаги они вмешиваются.
Nothing we think or do is void or vain; Ничто из того, что мы делаем и думаем, не пусто, не тщетно;
Each is an energy loosed and holds its course. Все есть энергия высвобожденная, своим курсом идущая.
The shadowy keepers of our deathless past Хранители призрачные нашего бессмертного прошлого
Have made our fate the child of our own acts, Сделали нашу судьбу ребенком наших собственных действий,
And from the furrows laboured by our will И из борозды, нашей волею вспаханной,
We reap the fruit of our forgotten deeds. Мы пожинаем плоды дел позабытых.
But since unseen the tree that bore this fruit Но поскольку невидимо дерево, что несет этот плод,
And we live in a present born from an unknown past, И мы живем в настоящем, рожденном из неведомого прошлого,
They seem but parts of a mechanic Force Они кажутся лишь частями механической Силы
To a mechanic mind tied by earth's laws; Механическому разуму, связанными земными законами;
Yet are they instruments of a Will supreme, Однако, они - инструменты Воли всевышней,
Watched by a still all-seeing Eye above. Наблюдаемые свыше неподвижным всевидящим Оком.
A prescient architect of Fate and Chance Предвосхищающий архитектор Удела и Случая,
Who builds our lives on a foreseen design Который строит наши жизни по проекту предвиденному,
The meaning knows and consequence of each step Знает значение и последствие каждого шага
And watches the inferior stumbling powers. И видит спотыкающиеся нижние силы.
Upon her silent heights she was aware На своих безмолвных высотах она сознавала
Of a calm Presence throned above her brows Спокойное Присутствие, сидящее на троне над ее лбом,
Who saw the goal and chose each fateful curve; Которое видит цель и выбирает каждый поворот судьбоносный;
It used the body for its pedestal; Оно использует тело для своего пьедестала;
The eyes that wandered were its searchlight fires, Глаза, что странствовали, его прожекторов были огнями,
The hands that held the reins its living tools; Руки, держащие вожжи,- его живыми орудиями;
All was the working of an ancient plan, Все было работой древнего плана,
A way proposed by an unerring Guide. Путь неошибающимся Гидом предложен.
Across wide noons and glowing afternoons, В широкие полдни и закаты пылающие
She met with Nature and with human forms Она встречала Природу и силуэты людей
And listened to the voices of the world; И слушала голоса мира;
Driven from within she followed her long road, Ведомая изнутри, она следовала своей долгой дорогой,
Mute in the luminous cavern of her heart, В светящейся пещере своего сердца безмолвная,
Like a bright cloud through the resplendent day. Как летящее через яркий день светлое облако.
At first her path ran far through peopled tracts: По заселенным трактам сперва ее путь пролегал:
Admitted to the lion eye of States Допущенная под львиные очи Великих
And theatres of the loud act of man, И в театры шумного действа людской суеты,
Her carven chariot with its fretted wheels Ее колесница резная с украшенными резьбою колесами
Threaded through clamorous marts and sentinel towers Проезжала по крикливым базарам и под сторожевыми башнями,
Past figured gates and high dream-sculptured fronts Миновала ворота фигурные и фасады высокие со скульптурами спящими,
And gardens hung in the sapphire of the skies, И сады, висящие в сапфире небес,
Pillared assembly halls with armoured guards, Колоннады палат с вооруженной охраной,
Small fanes where one calm Image watched man's life Маленькие храмы, где один спокойный Образ наблюдал жизнь людей,
And temples hewn as if by exiled gods И храмы, высеченные словно для ссыльных богов,
To imitate their lost eternity. Чтобы имитировать их вечность утраченную.
Often from gilded dusk to argent dawn, Часто от золотых сумерек до рассвета серебряного,
Where jewel-lamps flickered on frescoed walls Где драгоценности-лампы мерцали на стенах во фресках
And the stone lattice stared at moonlit boughs, И каменная решетка таращилась на ветки, лунным светом залитые,
Half-conscious of the tardy listening night Полуосознавая медлительную вслушивающуюся ночь,
Dimly she glided between banks of sleep Она смутно скользила между сна берегами
At rest in the slumbering palaces of kings. На покое в дремотных дворцах королей.
Hamlet and village saw the fate-wain pass, Деревушки и села видели, как судьбоносная проезжает повозка,
Homes of a life bent to the soil it ploughs Дома тех, кто живет, над землею сгибаясь
For sustenance of its short and passing days Для пропитания своих кратких дней уходящих,
That, transient, keep their old repeated course, Что, скоротечные, хранят свой старый путь повторяющийся,
Unchanging in the circle of a sky Неизменный в круговороте небес,
Which alters not above our mortal toil. Которое над нашим смертным трудом не меняется.
Away from this thinking creature's burdened hours Прочь из обремененных часов создания мыслящего
To free and griefless spaces now she turned В свободу и безгорестные просторы она сейчас повернула,
Not yet perturbed by human joys and fears. Не потревоженные еще людскими радостями и страхами.
Here was the childhood of primaeval earth, Здесь было детство первозданной земли,
Here timeless musings large and glad and still, Здесь безвременные раздумья обширны, неподвижны, довольны,
Men had forborne as yet to fill with cares, Пока еще люди не наполнили их своими заботами,
Imperial acres of the eternal sower Величественные акры вечного сеятеля
And wind-stirred grass-lands winking in the sun: И ветром несомые волны в море трав, мерцающих в солнце:
Or mid green musing of woods and rough-browed hills, Среди зеленого размышления лесов и насупленных подъемов холмов,
In the grove's murmurous bee-air humming wild В дебрях рощ шелестящих с воздухом, гудящем от пчел,
Or past the long lapsing voice of silver floods Или следуя голосу серебристых потоков,
Like a swift hope journeying among its dreams Словно быстрая надежда, путешествуя среди своих грез,
Hastened the chariot of the golden bride. Колесница золотой невесты спешила.
Out of the world's immense unhuman past Из необъятного дочеловеческого прошлого мира
Tract-memories and ageless remnants came, Воспоминания-тракты и безвозрастные следы приходили,
Domains of light enfeoffed to antique calm Владения света, привычные к античной тиши,
Listened to the unaccustomed sound of hooves Вслушивались в непривычные звуки копыт,
And large immune entangled silences И обширные свободные безмолвия спутанные
Absorbed her into emerald secrecy Поглощали ее в свое изумрудное таинство,
And slow hushed wizard nets of fiery bloom И медленно успокаивались волшебные сети цветения огненного,
Environed with their coloured snare her wheels. Окружив своими цветными силками колесницы колеса.
The strong importunate feet of Time fell soft Сильные, упрямые ноги Времени тихо ступали
Along these lonely ways, his titan pace Вдоль этих уединенных дорог, его титанический шаг
Forgotten and his stark and ruinous rounds. И его непреклонные разрушительные круги позабыты.
The inner ear that listens to solitude, Внутреннее ухо, которое в одиночество вслушивается,
Leaning self-rapt unboundedly could hear Самоуглубившись бездонно, могло воспринять
The rhythm of the intenser wordless Thought Ритм более интенсивной бессловесной Мысли,
That gathers in the silence behind life, Что в молчании копиться позади жизни,
And the low sweet inarticulate voice of earth И низкий, неясный, сладкий голос земли
In the great passion of her sun-kissed trance В великой страсти ее солнцем целуемого транса,
Ascended with its yearning undertone. Поднимающийся в своей интонации томления.
Afar from the brute noise of clamorous needs Далеко от крикливых нужд животного шума
The quieted all-seeking mind could feel, Успокоенный, вездеищущий ум может почувствовать,
At rest from its blind outwardness of will, В отдыхе от слепой направленности вовне своей воли,
The unwearied clasp of her mute patient love Неутомимое объятие ее безмолвной терпеливой любви
And know for a soul the mother of our forms. И ее знать как душу, мать наших форм.
This spirit stumbling in the fields of sense, Этот дух, в полях чувств спотыкающийся,
This creature bruised in the mortar of the days Созданием, в ступе дней истолченным,
Could find in her broad spaces of release. Может быть найден в ее широких просторах освобождения.
Not yet was a world all occupied by care. Не весь еще мир был захвачен заботой.
The bosom of our mother kept for us still Грудь нашей матери хранит для нас до сих пор
Her austere regions and her musing depths, Свои простые области и глубины свои размышляющие,
Her impersonal reaches lonely and inspired Свои имперсональные богатства, уединенные и вдохновенные,
And the mightinesses of her rapture haunts. И величие убежищ своих восхитительных.
Muse-lipped she nursed her symbol mysteries Мудроустая, она свои символические мистерии вскармливала
And guarded for her pure-eyed sacraments И хранила для своих ясноглазых таинств
The valley clefts between her breasts of joy, Долину между своими грудями радости,
Her mountain altars for the fires of dawn Свои горные алтари для огней утра
And nuptial beaches where the ocean couched И брачные пляжи, что у океана лежали,
And the huge chanting of her prophet woods. И обширное своих пророческих лесов песнопение.
Fields had she of her solitary mirth, У нее были поля своей уединенной радости,
Plains hushed and happy in the embrace of light, Долины, тихие и счастливые в объятиях света,
Alone with the cry of birds and hue of flowers, Безлюдные в крике птиц и красках цветов,
And wildernesses of wonder lit by her moons И дикие местности дивные, ее луною залитые,
And grey seer-evenings kindling with the stars И пророческие серые вечера, разгорающиеся звездами,
And dim movement in the night's infinitude. И движение смутное в ночной безграничности.
August, exulting in her Maker's eye, Августейшая, ликующая под глазами Создателя,
She felt her nearness to him in earth's breast, В земной груди она ощущала свою близость к нему,
Conversed still with a Light behind the veil, Все еще со Светом позади покрова беседовала
Still communed with Eternity beyond. Все еще с Вечным запредельным общалась.
A few and fit inhabitants she called Немногих подходящих обитателей она позвала
To share the glad communion of her peace; Разделить с ее покоем общение довольное;
The breadth, the summit were their natural home. Ширь, высь были их естественным домом.
The strong king-sages from their labour done, Могучие короли-мудрецы их трудом создавались,
Freed from the warrior tension of their task, От боевого напряжения своей задачи свободные,
Came to her serene sessions in these wilds; Они в эту глушь приходили на ее безмятежные сессии;
The strife was over, the respite lay in front. Борьбы не было здесь, здесь была передышка.
Happy they lived with birds and beasts and flowers Счастливые жили они с птицами, цветами, зверями,
And sunlight and the rustle of the leaves, В солнечном свете и шелесте листьев
And heard the wild winds wandering in the night, И слушали дикие ветры, в ночи скитавшиеся,
Mused with the stars in their mute constant ranks, Размышляли со звездами в их немых постоянных рядах,
And lodged in the mornings as in azure tents, Встречали лазурный тент утра
And with the glory of the noons were one. И со славой полдней были едины.
Some deeper plunged; from life's external clasp Некоторые глубже ныряли; из внешней хватки жизни
Beckoned into a fiery privacy Призванные в огненную уединенность,
In the soul's unprofaned star-white recess В неоскверненные звездно-белые тайники душ,
They sojourned with an everliving Bliss; Они гостили у живущего безмятежно Блаженства;
A Voice profound in the ecstasy and the hush Глубокий Голос в тишине и экстазе
They heard, beheld an all-revealing Light. Слышали, всераскрывающий Свет созерцали.
All time-made difference they overcame; Они преодолели любое различие, временем сделанное;
The world was fibred with their own heart-strings; Мир из собственных струн сердца был соткан;
Close drawn to the heart that beats in every breast, Близко притянутые к сердцу, что бьется в каждой груди,
They reached the one self in all through boundless love. Себя одного во всех они достигали бесконечной любовью.
Attuned to Silence and to the world-rhyme, Настроенные на Тишину и мировой ритм,
They loosened the knot of the imprisoning mind; Они развязали узы заточенного разума;
Achieved was the wide untroubled witness gaze, Достигнут был широкий незадеваемый свидетельский взгляд,
Unsealed was Nature's great spiritual eye; Печать была сломана на великом духовном глазу у Природы;
To the height of heights rose now their daily climb: На высоты высот они совершали свой ежедневный подъем:
Truth leaned to them from her supernal realm; Истина к ним склонялась из своего небесного царства;
Above them blazed eternity's mystic suns. Над ними сияли вечности солнца мистические.
Nameless the austere ascetics without home Безымянные, суровые аскеты без дома,
Abandoning speech and motion and desire Отвергающие речь, движение, желание,
Aloof from creatures sat absorbed, alone, В стороне от созданий сидели, поглощенные, одинокие,
Immaculate in tranquil heights of self Безупречные в спокойных высях себя
On concentration's luminous voiceless peaks, На безгласных светлых концентрации пиках,
World-naked hermits with their matted hair Со спутавшимися волосами нагие отшельники,
Immobile as the passionless great hills Неподвижные, как бесстрастные, великие горы,
Around them grouped like thoughts of some vast mood Вокруг них возвышавшиеся, как мысли некоего настроения обширного,
Awaiting the Infinite's behest to end. Ожидающие повеления Бесконечного кончиться.
The seers attuned to the universal Will, Провидцы настраивались на универсальную Волю,
Content in Him who smiles behind earth's forms, Довольные в Том, кто улыбается позади земных форм,
Abode ungrieved by the insistent days. Жили, не огорчаемые днями назойливыми.
About them like green trees girdling a hill Вокруг них, как зеленые деревья, холм окружающие,
Young grave disciples fashioned by their touch, Юные серьезные ученики формировались их прикасанием,
Trained to the simple act and conscious word, Обучались простому действию и слову сознательному,
Greatened within and grew to meet their heights. Внутри возвеличивались и росли, чтобы свои встретить высоты.
Far-wandering seekers on the Eternal's path Далеко идущие искатели на путях Вечного
Brought to these quiet founts their spirit's thirst Своего духа жажду несли к этим спокойным источникам
And spent the treasure of a silent hour И тратили сокровище безмолвного часа,
Bathed in the purity of the mild gaze В чистоте мягкого взгляда купаясь,
That, uninsistent, ruled them from its peace, Что, ненастойчивый, правил ими из своего мира1, (1Peace - мир, покой)
And by its influence found the ways of calm. И под его влиянием они находили покоя пути.
The Infants of the monarchy of the worlds, Монархии миров Инфанты,
The heroic leaders of a coming time, Героические лидеры грядущего времени,
King-children nurtured in that spacious air Цари-дети взращивались в просторе этого воздуха,
Like lions gambolling in sky and sun Как львы, прыгающие в небо и солнце,
Received half-consciously their godlike stamp: Получали свое богоподобное клеймо полусознательно:
Formed in the type of the high thoughts they sang Сформированные по типу мыслей высоких, что они воспевали,
They learned the wide magnificence of mood Они учились широкому великолепию настроения,
That makes us comrades of the cosmic urge, Которое делает нас товарищами космического импульса;
No longer chained to their small separate selves, Не прикованные больше к их маленьким обособленным самостям,
Plastic and firm beneath the eternal hand, Пластичные и прочные под вечной рукой,
Met Nature with a bold and friendly clasp Встречали Природу смелым и дружелюбным объятием
And served in her the Power that shapes her works. И служили в ней Силе, что работы ее формирует.
One-souled to all and free from narrowing bonds, Единые душою со всем и свободные от жмущих границ,
Large like a continent of warm sunshine Обширные, как континент солнечного, теплого света,
In wide equality's impartial joy, В бесстрастной радости ровного отношения ко всему,
These sages breathed for God's delight in things. Эти мудрецы дышали ради восторга Бога в вещах.
Assisting the slow entries of the gods, Помогая медленному вхождению богов,
Sowing in young minds immortal thoughts they lived, Сея в юных умах бессмертные мысли, они жили,
Taught the great Truth to which man's race must rise Учили великой Истине, к которой должна человеческая раса подняться,
Or opened the gates of freedom to a few. Или открывали ворота свободы немногим,
Imparting to our struggling world the Light Передавая в наш борющийся мир Свет,
They breathed like spirits from Time's dull yoke released, Они дышали, как духи, освобожденные от тупого ярма Времени,
Comrades and vessels of the cosmic Force, Друзья и сосуды космической Силы,
Using a natural mastery like the sun's: Использующие свое естественное господство, как солнца господство:
Their speech, their silence was a help to earth. Их речь, их молчание - это помощь земле.
A magic happiness flowed from their touch; Магическое счастье текло из их прикасания;
Oneness was sovereign in that sylvan peace, Единство было сувереном в лесном мире2, (2Peace - мир, покой)
The wild beast joined in friendship with its prey; Дикий зверь объединялся в дружбе со своею добычей;
Persuading the hatred and the strife to cease Уговаривающая ненависть и борьбу прекратить
The love that flows from the one Mother's breast Любовь, что из груди одной Матери льется,
Healed with their hearts the hard and wounded world. Их сердцами излечивала суровый и израненный мир.
Others escaped from the confines of thought Другие спасались из заточения мысли туда,
To where Mind motionless sleeps waiting Light's birth, Где Разум спит неподвижно, ожидая рождения Света,
And came back quivering with a nameless Force, И возвращались назад, с безымянной Силой дрожа,
Drunk with a wine of lightning in their cells; Пьяные вином молнии в их клетках;
Intuitive knowledge leaping into speech, Интуитивные знания прыгали в речь,
Seized, vibrant, kindling with the inspired word, Захваченные, вибрирующие, вдохновленным словом горящие,
Hearing the subtle voice that clothes the heavens, Слыша тихий голос, что облачен в небеса,
Carrying the splendour that has lit the suns, Великолепие, что зажигает солнца, неся,
They sang Infinity's names and deathless powers Они воспевали имена Бесконечного и бессмертные силы
In metres that reflect the moving worlds, В ритмах, что отражают движение миров,
Sight's sound-waves breaking from the soul's great deeps. Зримые звуковые волны, вырывающиеся из глубин величайших души.
Some lost to the person and his strip of thought Некоторые, для персональности и ее лоскутов мысли потерянные
In a motionless ocean of impersonal Power, В неподвижном океане имперсональной Силы,
Sat mighty, visioned with the Infinite's light, Сидели, могучие, видящие Бесконечности светом,
Or, comrades of the everlasting Will, Или, вечной Воли товарищи,
Surveyed the plan of past and future Time. Обозревали план прошлого и грядущего Времени.
Some winged like birds out of the cosmic sea Некоторые летели на крыльях, как птицы из космоса-моря,
And vanished into a bright and featureless Vast: И исчезали в светлой, однородной Обширности:
Some silent watched the universal dance, Некоторые молча наблюдали танец вселенский
Or helped the world by world-indifference. Или помогали миру равнодушием к миру.
Some watched no more merged in a lonely Self, Некоторые не наблюдали больше, погруженные в Себя одиноко,
Absorbed in the trance from which no soul returns, Поглощенные в транс, из которого ни души не вернулось,
All the occult world-lines for ever closed, Все оккультные миры-линии навеки замкнули,
The chains of birth and person cast away: Цепь рождения и персоны отбросили прочь:
Some uncompanioned reached the Ineffable. Некоторые одиноко достигли Невыразимого.
   
_____As floats a sunbeam through a shady place, _____Как плывет луч солнца по тени,
The golden virgin in her carven car Золотая дева в ее резном экипаже
Came gliding among meditation's seats. Приближалась, скользя мимо мест медитаций.
Often in twilight mid returning troops Часто в сумерках, среди возвращавшихся стад
Of cattle thickening with their dust the shades Скота, тучи пыли вздымавшего,
When the loud day had slipped below the verge, Когда под горизонт шумный день ускользал,
Arriving in a peaceful hermit grove Достигнув мирной рощи отшельнической,
She rested drawing round her like a cloak Она отдыхала, укутавшись, словно плащом,
Its spirit of patient muse and potent prayer. Терпеливого размышления духом и могучей молитвой.
Or near to a lion river's tawny mane Или у львино-рыжей гривы реки,
And trees that worshipped on a praying shore, У деревьев, что на молящемся берегу склонились,
A domed and templed air's serene repose Ясный покой храмового купола воздуха
Beckoned to her hurrying wheels to stay their speed. Звал остановить бег колеса спешащие.
In the solemnity of a space that seemed В торжественности простора, казавшемся
A mind remembering ancient silences, Разумом, тишину древнюю помнящим,
Where to the heart great bygone voices called Где к сердцу голоса великого прошлого взывали
And the large liberty of brooding seers И широкая свобода размышлявших провидцев
Had left the long impress of their soul's scene, Отпечаток их души сцены оставила,
Awake in candid dawn or darkness mooned, В чистом рассвете или лунной мгле просыпалась,
To the still touch inclined the daughter of Flame К спокойному касанию склонялась дочь Пламени,
Drank in hushed splendour between tranquil lids Пила в тишине восторг под спокойными веками
And felt the kinship of eternal calm. И ощущала родство в вечной тиши.
But morn broke in reminding her of her quest Но утро вставало, напоминая ей о ее поиске,
And from low rustic couch or mat she rose И с простого ложа или циновки она поднималась,
And went impelled on her unfinished way И пускалась, понуждаемая, по своей незавершенной дороге,
And followed the fateful orbit of her life И следовала судьбоносной орбите своей жизни,
Like a desire that questions silent gods Как желание, что вопрошает молчаливых богов,
Then passes starlike to some bright Beyond. Затем проходит, звездоподобное, к некоему Запредельному светлому.
Thence to great solitary tracts she came, Дальше по трактам великим и пустынным двигалась,
Where man was a passer-by towards human scenes Где человек был к людским сценам прохожим
Or sole in Nature's vastness strove to live Или один в природной обширности выжить старался
And called for help to ensouled invisible Powers, И призывал на помощь одушевленные незримые Силы,
Overwhelmed by the immensity of his world Утопленный в необъятности этого мира,
And unaware of his own infinity. Не зная о бесконечности собственной.
The earth multiplied to her a changing brow Земля множила перед ней свой изменчивый облик
And called her with a far and nameless voice. И звала ее далеким безымянным голосом.
The mountains in their anchorite solitude, Горы, в своем одиноком отшельничестве,
The forests with their multitudinous chant Леса, в своем песнопении бескрайнем,
Disclosed to her the masked divinity's doors. Раскрывали ей божества скрытого двери,
On dreaming plains, an indolent expanse, На дремотных полях, в ленивых просторах,
The death-bed of a pale enchanted eve Смертном ложе очарованного бледного вечера
Under the glamour of a sunken sky, Под чарами погруженного неба,
Impassive she lay as at an age's end, Бесстрастно она лежала, словно в конце времени,
Or crossed an eager pack of huddled hills Либо пересекала пылкие толпы холмов,
Lifting their heads to hunt a lairlike sky, Поднявших их головы на охоте в логове неба,
Or travelled in a strange and empty land Или путешествовала в землях пустынных и странных,
Where desolate summits camped in a weird heaven, Где уединенные вершины стоят в таинственном небе
Mute sentinels beneath a drifting moon, Молчаливыми стражами под плывущей луной,
Or wandered in some lone tremendous wood Или блуждала в каком-то безлюдном огромном лесу,
Ringing for ever with the crickets' cry В стрекотании вечно звенящем,
Or followed a long glistening serpent road Или следовала долгому блестящему серпантину дороги
Through fields and pastures lapped in moveless light Сквозь поля и равнины, неподвижным светом залитые,
Or reached the wild beauty of a desert space Или достигала диких красот пустынных пространств,
Where never plough was driven nor herd had grazed Где никогда не пахал плуг и стада не паслись,
And slumbered upon stripped and thirsty sands Или дремала на голых иссохших песках
Amid the savage wild-beast night's appeal. Среди жестоких, диких зверей, вызванных Ночью.
Still unaccomplished was the fateful quest; Судьбоносный поиск еще не был закончен;
Still she found not the one predestined face Еще не нашла она один лик сужденный,
For which she sought amid the sons of men. Который искала среди сынов человеческих.
A grandiose silence wrapped the regal day: Грандиозная тишина закутала царственный день.
The months had fed the passion of the sun Месяцы страсть солнца вскармливали,
And now his burning breath assailed the soil. Чье дыхание горячее сейчас почвы коснулось.
The tiger heats prowled through the fainting earth; Тигриный жар пробирался сквозь обморочную землю;
All was licked up as by a lolling tongue. Все высунутым языком было вылизано.
The spring winds failed; the sky was set like bronze. Весенние ветры слабели; небо застыло как бронза.
   
End of Canto Four Конец четвертой песни
End of Book Four Конец четвертой книги

Forward
Backward

 Вперед
Назад