САЙТ ШРИ АУРОБИНДО И МАТЕРИ

WWW.AUROBINDO.RU

Домашняя страничка  |  Работы |   Работы Шри Ауробиндо | Савитри
Sri Aurobindo Шри Ауробиндо
   
SAVITRI САВИТРИ
A Legend and a Symbol Символ и легенда
   
PART THREE ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
BOOKS IX - XII КНИГИ IX-XII
 
BOOK NINE КНИГА ДЕВЯТАЯ
The Book of Eternal Night Книга вечной Ночи
Canto One Песнь первая
Towards the Black Void К черной Пустоте
So was she left alone in the huge wood, Так она одна в лесу осталась огромном,
Surrounded by a dim unthinking world, Окруженная смутным, немыслящим миром,
Her husband's corpse on her forsaken breast. Тело мужа - на груди, им покинутой.
In her vast silent spirit motionless В своем обширном безмолвном духе бездвижная,
She measured not her loss with helpless thoughts, Она не измеряла утрату бесполезными мыслями,
Nor rent with tears the marble seals of pain: Не орошала слезами мраморные печати страдания:
She rose not yet to face the dreadful god. Она еще не поднялась, встретить ужасного бога.
Over the body she loved her soul leaned out Ее душа склонилась над телом любимым
In a great stillness without stir or voice, В великом безмолвии, без шевеления, голоса,
As if her mind had died with Satyavan. Словно с Сатьяваном ее разум умер.
But still the human heart in her beat on. Но человеческое сердце в ней еще билось.
Aware still of his being near to hers, Сознавая, что его существо к ней пока близко,
Closely she clasped to her the mute lifeless form Крепко к себе прижимала безжизненную безмолвную форму,
As though to guard the oneness they had been Словно чтобы сберечь хотя бы то единство, что было,
And keep the spirit still within its frame. И внутри каркаса сохранить еще дух.
Then suddenly there came on her the change Затем в ней произошла перемена внезапно,
Which in tremendous moments of our lives Которая в страшные нашей жизни моменты
Can overtake sometimes the human soul Может порой человеческую душу застигнуть
And hold it up towards its luminous source. И поднять ее вверх, к ее источнику светлому.
The veil is torn, the thinker is no more: Вуаль сорвана, нет больше мыслителя:
Only the spirit sees and all is known. Только дух видит, и все знаемо.
Then a calm Power seated above our brows Затем спокойная Сила, над нашими бровями посаженная,
Is seen, unshaken by our thoughts and deeds, Становится зрима, не беспокоимая нашими делами и мыслями,
Its stillness bears the voices of the world: Ее тишина легко голоса мира сносит:
Immobile, it moves Nature, looks on life. Неподвижная, она движет Природу, смотрит на жизнь.
It shapes immutably its far-seen ends; Непреложно она формирует свои далеко видимые цели;
Untouched and tranquil amid error and tears Незадеваемая и спокойная среди заблуждений и слез,
And measureless above our striving wills, Безмерная над нашими волями бьющимися,
Its gaze controls the turbulent whirl of things. Ее взгляд контролирует всех вещей бурный вихрь.
To mate with the Glory it sees, the spirit grows: Она соединения со Славою ищет, дух растет:
The voice of life is tuned to infinite sounds, Голос жизни настроен на бесконечные звуки,
The moments on great wings of lightning come Мгновения на великих крыльях молний приходят
And godlike thoughts surprise the mind of earth. И богоподобные мысли нежданно ум земли удивляют.
Into the soul's splendour and intensity В великолепие и интенсивность души
A crescent of miraculous birth is tossed, Полумесяц чудесного рождения входит,
Whose horn of mystery floats in a bright void. Чей рог мистерии вплывает в пустоту светлую.
As into a heaven of strength and silence thought Словно в небо молчания и тишины мысль
Is ravished, all this living mortal clay Похищена; вся эта живая смертная глина
Is seized and in a swift and fiery flood Захвачена, и в феерическом наводнении быстром
Of touches shaped by a Harmonist unseen. Касаний она формируется Оркестрантом невидимым.
A new sight comes, new voices in us form Приходит новое зрение, новые голоса в нас образуют
A body of the music of the Gods. Тело музыки Богов.
Immortal yearnings without name leap down, Безымянные, бессмертные стремления прыгают вниз,
Large quiverings of godhead seeking run Божественного поиска обширный трепет бежит
And weave upon a puissant field of calm И ткет на могучем поле спокойствия
A high and lonely ecstasy of will. Воли высокий и одинокий экстаз.
This in a moment's depths was born in her. Все это в глубинах мгновения было в ней рождено.
Now to the limitless gaze disclosed that sees Сейчас безграничному взгляду, что видит, открылись
Things barred from human thinking's earthly lids, Вещи, от земных глаз мыслящего человека сокрытые,
The Spirit who had hidden in Nature soared Дух, который спрятан в природе, воспарил
Out of his luminous nest within the worlds: Из своего светлого гнезда внутри миров:
Like a vast fire it climbed the skies of night. Как огромный огонь, он в небеса ночи поднялся.
Thus were the cords of self-oblivion torn: Так были путы самозабвения порваны:
Like one who looks up to far heights she saw, Как тот, кто смотрит вверх на далекие выси, она видела
Ancient and strong as on a windless summit Древний и сильный, словно на вершине безветренной,
Above her where she had worked in her lone mind Над нею, где она работала в своем одиноком уме,
Labouring apart in a sole tower of self, Трудясь в одинокой башне себя обособленно,
The source of all which she had seemed or wrought, Источник всего, что она прозревала или ковала,
A power projected into cosmic space, Силу, спроецированную в пространство космическое,
A slow embodiment of the aeonic will, Вековой воли воплощение медленное,
A starry fragment of the eternal Truth, Звездный фрагмент вечной Истины,
The passionate instrument of an unmoved Power. Страстный инструмент непоколебимой Силы.
A Presence was there that filled the listening world; Здесь было Присутствие, что наполняло внимающий мир;
A central All assumed her boundless life. Центральное Все приняло на себя ее жизнь безграничную.
A sovereignty, a silence and a swiftness, Суверенность, безмолвие, скорость,
One brooded over abysses who was she. Один размышлял над пучинами, которыми была она.
As in a choric robe of unheard sounds Словно в хоровой мантии неслышимых звуков
A Force descended trailing endless lights; Сила спустилась, оставляя след бесконечных лучей;
Linking Time's seconds to infinity, Секунды Времени в бесконечность сцепляя,
Illimitably it girt the earth and her: Безгранично она землю ее обхватывала:
It sank into her soul and she was changed. Она погрузилась ей в душу - и изменилась Савитри.
Then like a thought fulfilled by some great word Затем, как мысль, исполненная неким словом великим,
That mightiness assumed a symbol form: То могущество приняло символичную форму;
Her being's spaces quivered with its touch, Пространства ее существа в его трепетали касании,
It covered her as with immortal wings; Оно накрыло ее, словно бессмертными крыльями;
On its lips the curve of the unuttered Truth, На его устах - Истины непроизносимой изгиб,
A halo of Wisdom's lightnings for its crown, Его короной было гало из молний Мудрости,
It entered the mystic lotus in her head, Оно вошло в мистический лотос ее головы,
A thousand-petalled home of power and light. В тысячелепестковый дом силы и света.
Immortal leader of her mortality, Ее смертности лидер бессмертный
Doer of her works and fountain of her words, Тот, кто труды ее делает, и ее слов источник,
Invulnerable by Time, omnipotent, Неуязвимый Временем, всемогущий,
It stood above her calm, immobile, mute. Он стоял спокойно над ней, спокойный, неподвижный, безмолвный.
   
_____All in her mated with that mighty hour, _____Все в ней соединилось с тем часом могучим,
As if the last remnant had been slain by Death Словно был убит Смертью последний остаток
Of the humanity that once was hers. Человеческого, что было когда-то ее.
Assuming a spiritual wide control, Принимая духовный обширный контроль,
Making life's sea a mirror of heaven's sky, Делая море жизни зеркалом неба,
The young divinity in her earthly limbs Юное божество в ее земных членах
Filled with celestial strength her mortal part. Наполняло небесною силой ее смертную часть.
Over was the haunted pain, the rending fear: Исчезла преследующая боль, раздирающий страх:
Her grief had passed away, her mind was still, Ее горе ушло, ее разум был тих,
Her heart beat quietly with a sovereign force. Ее сердце с суверенной силой стучало спокойно.
There came a freedom from the heart-strings' clutch, Пришла свобода от струн сердца стискивания,
Now all her acts sprang from a godhead's calm. Ныне все ее действия из спокойствия божества исходили.
Calmly she laid upon the forest soil На лесную почву тихо она положила
The dead who still reposed upon her breast Мертвеца, что еще на ее груди отдыхал
And bore to turn away from the dead form: И рождался, чтобы покинуть мертвую форму:
Sole now she rose to meet the dreadful god. Одна она встала, встретить ужасного бога.
That mightier spirit turned its mastering gaze Тот более могучий дух повернул свой повелевающий взор
On life and things, inheritor of a work На жизнь и на существ, наследник работы,
Left to it unfinished from her halting past, Оставленной ему незаконченной от ее остановившегося прошлого,
When yet the mind, a passionate learner, toiled Когда еще разум, ученик страстный, трудился
And ill-shaped instruments were crudely moved. И плохо сформированные инструменты были движимы незрело.
Transcended now was the poor human rule; Превзойдено было ныне человеческое скудное правило;
A sovereign power was there, a godlike will. Здесь была суверенная сила, богоподобная воля.
A moment yet she lingered motionless Мгновение она еще без движения медлила
And looked down on the dead man at her feet; И вниз на мертвого мужчину у своих ног глядела;
Then like a tree recovering from a wind Затем, как дерево, приходящее в себя после ветра,
She raised her noble head; fronting her gaze Она подняла благородную голову и посмотрела вперед
Something stood there, unearthly, sombre, grand, На что-то, стоявшее здесь, нереальное, величественное, мрачное,
A limitless denial of all being Безграничное всякого бытия отрицание,
That wore the terror and wonder of a shape. Что несло ужас и удивление формой.
In its appalling eyes the tenebrous Form В его пугающих глазах темная Форма
Bore the deep pity of destroying gods; Несла глубокое сожаление богов убивающих;
A sorrowful irony curved the dreadful lips Полная печали ирония кривила страшные губы,
That speak the word of doom. Eternal Night Что говорят слово рока. Вечная Ночь
In the dire beauty of an immortal face В жуткой красоте бессмертного лика
Pitying arose, receiving all that lives Жалея вставала, принимая все, что живет,
For ever into its fathomless heart, refuge Навеки в свое бездонное сердце, убежище
Of creatures from their anguish and world-pain. Созданий от мучений и мировой боли.
His shape was nothingness made real, his limbs Его форма была ничем, ставшим реальностью, его члены
Were monuments of transience and beneath Монументами скоротечности были, под бровями
Brows of unwearying calm large godlike lids Богоподобные, спокойные, неутомимые, большие глаза
Silent beheld the writhing serpent, life. Созерцали безмолвно корчующуюся змею, жизнь.
Unmoved their timeless wide unchanging gaze Безразлично их широкий безвременный взгляд неменяющийся
Had seen the unprofitable cycles pass, Видел, как бесплодные циклы проходят,
Survived the passing of unnumbered stars Пережил смерть несчитанных звезд,
And sheltered still the same immutable orbs. Но неизменными орбиты тех глаз оставались.
The two opposed each other with their eyes, Двое, противостояли друг другу своими глазами,
Woman and universal god: around her, Женщина и вселенский бог: вокруг нее,
Piling their void unbearable loneliness Свою пустую, невыносимую одинокость наваливая
Upon her mighty uncompanioned soul, На ее оставшуюся без компаньона могучую душу,
Many inhuman solitudes came close. Много нечеловеческих одиночеств подошло близко.
Vacant eternities forbidding hope Пустые вечности, запрещая надежду,
Laid upon her their huge and lifeless look, Остановили на ней свой огромный, безжизненный взгляд,
And to her ears, silencing earthly sounds, И, заглушая звуки земли, в ушах у нее
A sad and formidable voice arose Печальный и грозный голос раздался,
Which seemed the whole adverse world's. "Unclasp", it cried, Который, казалось, принадлежит всему враждебному миру: "Отпусти,-
"Thy passionate influence and relax, O slave Крикнул он,- влияние страстное, ослабь, о раб
Of Nature, changing tool of changeless Law, Природы, неизменного Закона инструмент изменяющийся,
Who vainly writh'st rebellion to my yoke, Что тщетно корчится, под моим ярмом восставая,
Thy elemental grasp; weep and forget. Свою элементарную хватку; плачь и забудь.
Entomb thy passion in its living grave. Свою страсть в ее могиле живой погреби.
Leave now the once-loved spirit's abandoned robe: Ныне оставь скинутое платье некогда любимого духа:
Pass lonely back to thy vain life on earth." Ступай одиноко назад в свою тщетную жизнь на земле".
It ceased, she moved not, and it spoke again, Он смолк, она не двигалась, и заговорил снова он,
Lowering its mighty key to human chords,- Свой мощный ключ до человеческих аккордов снижая,-
Yet a dread cry behind the uttered sounds, И жуткий крик за произнесенными звуками,
Echoing all sadness and immortal scorn, Отзываясь всей печали и бессмертного презрения эхом,
Moaned like a hunger of far wandering waves. Застонал, как голод далеко забегающих волн:
"Wilt thou for ever keep thy passionate hold, "Ты надеешься навсегда сохранить свою страстную хватку,
Thyself a creature doomed like him to pass, Ты, сама, как и он, обреченная,
Denying his soul death's calm and silent rest? Отказывая его душе в покое и безмолвном отдыхе смерти?
Relax thy grasp; this body is earth's and thine, Расслабь свою хватку; это тело - земли и твое,
His spirit now belongs to a greater power. Его дух принадлежит ныне силе более великой.
Woman, thy husband suffers." Savitri Женщина, муж твой страдает". Савитри
Drew back her heart's force that clasped his body still Убрала назад силу сердца, что еще его тело держала,
Where from her lap renounced on the smooth grass С ее колен отвергнутое на ровной траве
Softly it lay, as often before in sleep Оно тихо лежало, как часто прежде во сне,
When from their couch she rose in the white dawn Когда она в белом рассвете с их ложа вставала,
Called by her daily tasks: now too, as if called, Призванная своими ежедневными хлопотами: так и сейчас
She rose and stood gathered in lonely strength, Она поднялась и стояла, собранная в единую силу,
Like one who drops his mantle for a race Как стоит тот, кто сбросил накидку для скорости
And waits the signal, motionlessly swift. И ждет, неподвижно быстрый, сигнала.
She knew not to what course: her spirit above Она не знала куда: дух ее свыше
On the crypt-summit of her secret form На тайнике-вершине ее формы секретной
Like one left sentinel on a mountain crest, Как тот, кто оставлен на гребне горы часовым,
A fiery-footed splendour puissant-winged, Огненноногое великолепие с могучими крыльями,
Watched flaming-silent, with her voiceless soul Наблюдал, молча пылая, с ее безгласной душой,
Like a still sail upon a windless sea. Как неподвижный парус на безветренном море.
White passionless it rode, an anchored might, Белой страстью парил он, на якоре мощь,
Waiting what far-ridged impulse should arise Ожидая, что поднимет гребень импульса длинный
Out of the eternal depths and cast its surge. Из вечных глубин и в волне своей бросит.
Then Death the king leaned boundless down, as leans Тогда Смерть, царь, склонился вниз, беспредельный, как склоняется
Night over tired lands, when evening pales Ночь над утомленными странами, когда вечер темнеет
And fading gleams break down the horizon's walls, И затухающий блеск тонет в стенах горизонта,
Nor yet the dusk grows mystic with the moon. Когда еще сумерки от луны не стали мистическими.
The dim and awful godhead rose erect Ужасное и неясное божество твердо встало
From his brief stooping to his touch on earth, В своем кратком касании земли,
And, like a dream that wakes out of a dream, И, как сон, что от сна пробуждается,
Forsaking the poor mould of that dead clay, Покидая этой мертвой глины жалкую форму,
Another luminous Satyavan arose, Иной, светящийся, Сатьяван поднялся,
Starting upright from the recumbent earth Стартуя прямо с земли распростертой,
As if someone over viewless borders stepped Словно тот, кто через невидимую границу шагнул,
Emerging on the edge of unseen worlds. Появляясь на краю незримых миров.
In the earth's day the silent marvel stood В земном дне безмолвное чудо стояло
Between the mortal woman and the god. Между богом и смертною женщиной.
Such seemed he as if one departed came Казалось, словно усопший пришел,
Wearing the light of a celestial shape Неся свет формы небесной,
Splendidly alien to the mortal air. Великолепно чуждой смертному воздуху.
The mind sought things long loved and fell back foiled Разум искал приметы, долго любимые, и отступал, сбитый
From unfamiliar hues, beheld yet longed, Незнакомыми оттенками с толку, но все же смотрел, страстно желая,
By the sweet radiant form unsatisfied, Неудовлетворенный сладостной лучащейся формой,
Incredulous of its too bright hints of heaven; Не доверяя ее слишком ярким намекам небес;
Too strange the brilliant phantasm to life's clasp Слишком чужд блестящий фантом объятиям жизни,
Desiring the warm creations of the earth Жаждающим теплых творений земли,
Reared in the ardour of material suns, Выросших в жаре солнц материальных,
The senses seized in vain a glorious shade: Чувства тщетно ловили чудесную тень:
Only the spirit knew the spirit still, Только дух знал еще духа,
And the heart divined the old loved heart, though changed. И сердце угадывало прежнее любимое сердце, хотя измененное.
Between two realms he stood, not wavering, Меж двумя царствами он стоял не колеблясь,
But fixed in quiet strong expectancy, В решительном и спокойном ожидании твердый,
Like one who, sightless, listens for a command. Как тот, кто не видя, ожидая команды, прислушивается.
So were they immobile on that earthly field, Так были они на поле земном неподвижны,
Powers not of earth, though one in human clay. Неземные силы, хотя одна - в человеческой глине.
On either side of one two spirits strove; С двух сторон одного два духа боролись;
Silence battled with silence, vast with vast. Молчание билось с молчанием, обширность с обширностью.
But now the impulse of the Path was felt Но вот ощутился импульс Пути,
Moving from the Silence that supports the stars Идущий из Тишины, что звезды поддерживает,
To touch the confines of the visible world. Коснуться пределов зримого мира.
Luminous he moved away; behind him Death Светясь, он двинулся прочь; позади Смерть-бог
Went slowly with his noiseless tread, as seen Пошел своей бесшумной поступью медленно, казалось,
In dream-built fields a shadowy herdsman glides Что в созданных грезой полях скользит тенистый пастух
Behind some wanderer from his voiceless herds, Позади отбившегося от его стад молчаливых скитальца,
And Savitri moved behind eternal Death, И шла позади вечной Смерти Савитри,
Her mortal pace was equalled with the god's. Ее смертный шаг был равен шагу этого бога.
Wordless she travelled in her lover's steps, Без слов она следовала за шагами любимого,
Planting her human feet where his had trod, Ставя свои человеческие ноги, где ступали его,
Into the perilous silences beyond. В опасную тишину по ту сторону.
   
_____At first in a blind stress of woods she moved _____Сперва в слепом сопротивлении лесов она двигалась
With strange inhuman paces on the soil, Странными, нечеловеческими шагами по почве,
Journeying as if upon an unseen road. Путешествуя, как по незримой дороге.
Around her on the green and imaged earth Вокруг нее на зеленой земле
The flickering screen of forests ringed her steps; Мерцающая ширма лесов ее шаги облегала:
Its thick luxurious obstacle of boughs Своим густым роскошным препятствием веток
Besieged her body pressing dimly through Осаждала ее тело, смутно сквозь него продирающееся
In a rich realm of whispers palpable, В богатом царстве осязаемых шепотов,
And all the murmurous beauty of the leaves И вся красота шелестящая листьев
Rippled around her like an emerald robe. Рябила вокруг нее как изумрудное платье.
But more and more this grew an alien sound, Но все больше и больше это в звук чужой превращалось,
And her old intimate body seemed to her Ее прежнее, родное тело казалось
A burden which her being remotely bore. Ношей, которую ее существо чуть ощутимо несло,
Herself lived far in some uplifted scene Сама же она жила далеко в некой поднятой сцене,
Where to the trance-claimed vision of pursuit, Где в претендующем на транс видении погони
Sole presences in a high spaceless dream, Одинокими присутствиями в высокой беспространственной грезе
The luminous spirit glided stilly on Светлый дух безмолвно скользил
And the great shadow travelled vague behind. И великая тень путешествовала сзади неясно.
Still with an amorous crowd of seeking hands Еще во влюбленной толпе ищущих рук,
Softly entreated by their old desires Что нежно молили своими желаниями старыми,
Her senses felt earth's close and gentle air Ее чувства ощущали близость земли, и мягкий воздух
Cling round them and in troubled branches knew Их облегал, и в беспокойных ветвях узнавалась
Uncertain treadings of a faint-foot wind: Неуверенная поступь слабых ног ветра:
She bore dim fragrances, far callings touched; Она ощущала ароматы неясные, далекие, зовущие касания;
The wild bird's voice and its winged rustle came Крик дикой птицы и ее крыльев шелест доносились,
As if a sigh from some forgotten world. Словно вздох из какого-то забытого мира.
Earth stood aloof, yet near: round her it wove Земля была поодаль, но еще близко: вокруг нее она ткала
Its sweetness and its greenness and delight, Свою сладость, свою зелень, восторг,
Its brilliance suave of well-loved vivid hues, Свой ласковый блеск живых, любимых оттенков,
Sunlight arriving to its golden noon, Солнечный свет, достигший золотистого полдня,
And the blue heavens and the caressing soil. Небеса голубые и мягкую почву.
The ancient mother offered to her child Древняя мать своему дитя предлагала
Her simple world of kind familiar things. Свой простой мир родных и знакомых вещей.
But now, as if the body's sensuous hold Но сейчас, словно чувственная власть тела,
Curbing the godhead of her infinite walk Удерживающее то божество ее бесконечной прогулки,
Had freed those spirits to their grander road Освободило тем духам их путь более великий
Across some boundary's intangible bar, За неосязаемый барьер какой-то границы;
The silent god grew mighty and remote Могучим и отдаленным стал бог молчаливый
In other spaces, and the soul she loved В пространствах иных, и душа, ею любимая,
Lost its consenting nearness to her life. Свою соглашающуюся близость к ее жизни утратила.
Into a deep and unfamiliar air В глубокий и неведомый воздух,
Enormous, windless, without stir or sound Огромный, безветренный, без движения, звука,
They seemed to enlarge away, drawn by some wide Они, казалось, уходят, притянутые какой-то обширной
Pale distance, from the warm control of earth Бледнеющей далью, из под теплого контроля земли,
And her grown far: now, now they would escape. От нее отдалялась: сейчас, сейчас они вырвутся.
Then flaming from her body's nest alarmed Тогда, пламенея, из гнезда ее тела, встревоженный,
Her violent spirit soared at Satyavan. За Сатьяваном ее неистовый дух воспарил.
Out mid the plunge of heaven-surrounded rocks Как среди склонов небом скал окруженных
So in a terror and a wrath divine В страхе и божественной ярости
From her eyrie streams against the ascending death, Из гнезда своего против смерти карабкающейся,
Indignant at its crouching point of steel, Негодуя на ее пресмыкающееся преимущество стали,
A fierce she-eagle threatened in her brood, Грозящее ее выводку, орлица свирепая,
Borne on a rush of puissance and a cry, Срывается в натиске мощи и крика,
Outwinging like a mass of golden fire. Обрушиваясь как масса золотого огня.
So on a spirit's flaming outrush borne Так, в пылающем натиске духа
She crossed the borders of dividing sense; Она пересекла границы разделявшего чувства;
Like pale discarded sheaths dropped dully down Словно отброшенные бледные ножны, опустившись вниз вяло
Her mortal members fell back from her soul. Ее смертные члены упали назад из души.
A moment of a secret body's sleep, Момент сна тайного тела,
Her trance knew not of sun or earth or world; Ее транс не знал ни о солнце, ни о земле, ни о мире;
Thought, time and death were absent from her grasp: Мысль, время и смерть исчезли из ее понимания:
She knew not self, forgotten was Savitri. Она не знала себя, была забыта Савитри.
All was the violent ocean of a will Все было бурным океаном желания,
Where lived captive to an immense caress, Где в необъятной ласке жил пленник,
Possessed in a supreme identity, Владеемый в высшей тождественности,
Her aim, joy, origin, Satyavan alone. Ее цель, ее радость, источник, единственный, ее Сатьяван.
Her sovereign prisoned in her being's core, Ее суверен, заточенный в сердцевину ее существа,
He beat there like a rhythmic heart,- herself Он стучал там, как ритмичное сердце,- она сама
But different still, one loved, enveloped, clasped, Но все же иной, любимый, окутанный, обнятый,
A treasure saved from the collapse of space. Сокровище, от коллапса пространства спасенное.
Around him nameless, infinite she surged, Вокруг него, безымянная, бесконечная, она нарастала,
Her spirit fulfilled in his spirit, rich with all Time, Ее дух, осуществленный в его духе, богатый всем Временем,
As if Love's deathless moment had been found, Словно Любви бессмертный момент был обнаружен,
A pearl within eternity's white shell. Жемчужина внутри белой раковины вечности.
Then out of the engulfing sea of trance Затем из поглощающего моря транса
Her mind rose drenched to light streaming with hues Ее пропитавшийся разум поднялся, струясь оттенками, в свет
Of vision and, awake once more to Time, Видения и, пробужденный снова ко Времени,
Returned to shape the lineaments of things Вернул в форму очертания вещей
And live in borders of the seen and known. И жизнь - в границы знакомые и зримые.
Onward the three still moved in her soul-scene. Трое все еще двигались дальше в ее сцене-душе.
As if pacing through fragments of a dream, Словно сквозь фрагменты грезы шагая,
She seemed to travel on, a visioned shape Она, казалось, путешествовала, зримая форма,
Imagining other musers like herself, Выдуманная другими мечтателями, подобными ей,
By them imagined in their lonely sleep. Или приснившаяся в их сне одиноком.
Ungrasped, unreal, yet familiar, old, Неуловимые, нереальные, однако близко знакомые, старые,
Like clefts of unsubstantial memory, Как ущелья невещественной памяти,
Scenes often traversed, never lived in, fled Сцены, пересекаемые часто, но не жили где никогда, плыли
Past her unheeding to forgotten goals. Мимо нее безразлично к целям забытым.
In voiceless regions they were travellers В безгласных регионах они были путниками
Alone in a new world where souls were not, Единственными в новом мире, где не души не было,
But only living moods: a strange hushed weird Лишь настроения живые: безмолвная, сверхъестественная, странная
Country was round them, strange far skies above, Страна была вокруг них, далекие небеса странные свыше,
A doubting space where dreaming objects lived Неясные просторы, где грезящие объекты держали
Within themselves their one unchanged idea. Одну свою неизменную идею в себе.
Weird were the grasses, weird the treeless plains; Непонятные травы, непонятные без деревьев равнины,
Weird ran the road which like fear hastening Непонятная бежала дорога, которая, как страх, спешащий к тому,
Towards that of which it has most terror, passed От чего наибольший ужас исходит, пролегала
Phantasmal between pillared conscious rocks Призрачно меж колоннами сознающих камней,
Sombre and high, gates brooding, whose stone thoughts Угрюмыми и высокими, размышляющими воротами, чьи каменные мысли
Lost their huge sense beyond in giant night. Теряли свой огромный смысл по ту сторону, в ночи гигантской.
Enigma of the Inconscient's sculptural sleep, Загадка скульптурного сна Несознания,
Symbols of the approach to darkness old К древней тьме приближения символы
And monuments of her titanic reign, И монументы ее титанического царства,
Opening to depths like dumb appalling jaws Проход в глубины, как немые, ужасные челюсти,
That wait a traveller down a haunted path Что ждут путника, идущего вниз по тропинке протоптанной,
Attracted to a mystery that slays, В мистерию, что убивает, притянутого,
They watched across her road, cruel and still; За ее дорогой они наблюдали, безжалостные, тихие;
Sentinels they stood of dumb Necessity, Часовые немой Неизбежности,
Mute heads of vigilant and sullen gloom, Молчаливые головы бдительного и угрюмого мрака,
Carved muzzle of a dim enormous world. Высеченная морда смутного, громадного мира.
Then, to that chill sere heavy line arrived Затем этой холодной, тяжелой, иссушающей линии достигли,
Where his feet touched the shadowy marches' brink, Где его ноги коснулись тенистого края границы,
Turning arrested luminous Satyavan Повернувшись, светлый Сатьяван арестованный
Looked back with his wonderful eyes at Savitri. Глядел на Савитри глазами прекрасными.
But Death pealed forth his vast abysmal cry: Но раздался широкий и бездонный крик Смерти:
"O mortal, turn back to thy transient kind; "О смертный, возвращайся назад к своему скоротечному роду;
Aspire not to accompany Death to his home, Не стремись проводить Смерть к ее дому,
As if thy breath could live where Time must die. Коль твое дыхание не может жить там, где должно умереть Время.
Think not thy mind-born passion strength from heaven Не думай своей рожденной умом страстной силой от неба
To uplift thy spirit from its earthly base Поднять свой дух из его земного фундамента
And, breaking out from the material cage, И, вырвавшись из клетки материи,
To upbuoy thy feet of dream in groundless Nought Поставить на беспочвенное Ничто свои ноги грезы
And bear thee through the pathless infinite. И себя сквозь бездорожную пронести бесконечность.
Only in human limits man lives safe. Только в человеческих границах человек может жить невредимо.
Trust not in the unreal Lords of Time, Не полагайся на нереальных Господ Времени,
Immortal deeming this image of thyself Бессмертным полагая это образ себя,
Which they have built on a Dream's floating ground. Который они построили на зыбких песках грез.
Let not the dreadful goddess move thy soul Не позволяй ужасной богине принуждать твою душу
To enlarge thy vehement trespass into worlds Распространять твое неистовое вторжение в миры,
Where it shall perish like a helpless thought. Где она, как беспомощная мысль, погибнет.
Know the cold term-stones of thy hopes in life. Узнай каменные, холодные пределы надежд своих в жизни,
Armed vainly with the Ideal's borrowed might, Тщетно вооруженная мощью Идеала заимствованной,
Dare not to outstep man's bound and measured force: Не пытайся превзойти человека границу и силу отмеренную:
Ignorant and stumbling, in brief boundaries pent, Невежественный, спотыкающийся, запертый в кратких границах
He crowns himself the world's mock suzerain, Человек пародийным сюзереном мира венчает себя,
Tormenting Nature with the works of Mind. Терзая Природу работами Разума.
O sleeper, dreaming of divinity, О спящий, о божественности снов насмотревшийся,
Wake trembling mid the indifferent silences Проснись, трепеща среди равнодушных безмолвий,
In which thy few weak chords of being die. В которых твоего существа слабые аккорды стихают.
Impermanent creatures, sorrowful foam of Time, Создания непрочные, пена печальная Времени,
Your transient loves bind not the eternal gods." Ваша скоротечная любовь не свяжет вечных богов".
The dread voice ebbed in the consenting hush Ужасный голос замолк в тишине воцарившейся,
Which seemed to close upon it, wide, intense, Которая за ним, казалось, захлопнулась, широкая, интенсивная,
A wordless sanction from the jaws of Night. Бессловесная санкция из челюстей Ночи.
The Woman answered not. Her high nude soul, Не ответила Женщина. Ее высокая душа обнаженная,
Stripped of the girdle of mortality, Смертности пояс сорвавшая,
Against fixed destiny and the grooves of law Против колеи закона и неизменной судьбы
Stood up in its sheer will a primal force. Поставила в своей абсолютной воле первозданную силу.
Still like a statue on its pedestal, Неподвижная, как статуя на своем пьедестале,
Lone in the silence and to vastness bared, Одна в молчании и открытая ширям
Against midnight's dumb abysses piled in front Напротив немых пучин полночи, впереди громоздящихся,
A columned shaft of fire and light she rose. Колонной огня и света она поднималась.
   
End of Canto One Конец первой песни

Forward
Backward

 Вперед
Назад