Шри Ауробиндо

САВИТРИ

Символ и легенда

Часть 1. Книга 2. Книга путешественника миров

Песнь вторая
Царство тонкой Материи

В неосязаемом поле себя тайного,
Этого маленького внешнего существа обширной поддержки,
Отделенного от зрения земли прочной изгородью,
Он вошел в кристальный магический воздух
И нашел жизнь, что не плотью жила,
Свет, что делал зримыми нематериальные вещи.
Прекрасная ступень в иерархии чуда,
Царство феерического мастерства тонкой Материи
Очерченное на фоне неба ярких оттенков,
Выставляющее из великолепия-транса и легкой дымки
Своего фасада откровение волшебное.
Мир более прекрасных форм лежит рядом с нашим,
Где, незамаскированные земли искажающим зрением,
Все формы прекрасны и все вещи истинны.
В том окружении светлом, мистически чистом,
Глаза были дверьми к небесному чувству,
Слух был музыкой, касание – чарами,
И сердце обретало более глубокое дыхание и силу.
Там живут земной природы начала сияющие:
Совершенные планы, на которых свои работы в форму отливает она,
Далекие результаты ее мучающейся в родах силы,
Передышка в каркасе судьбы установленной.
Пробуемое напрасно сейчас или завоевываемое тщетно
Там уже было нанесено на карту, расписано время
И образ ее суверенитетов грядущих
В пышных чертах желанием прослеживался.
Золотой выход из лабиринтов ума,
Богатства, не найденные или еще не ухваченные нашими жизнями,
Не запачканные пятнами смертной мысли,
Пребывали в той атмосфере прозрачной.
Наши смутные начала лежат там,
Наши середины набросаны в предвидящих линиях,
Наши концы завершенные живут предвкушаемые.
Этот бриллиантовый кров нашего восходящего плана,
Преграждающий свободное благо небесного воздуха,
Допускает небольшие вторжения дыхания мощного
Или завитки ароматные сквозь золотые решетки;
Он заслоняет потолок нашего земного ума
От бессмертных солнц и струй дождя Бога,
Однако пропускает странный радужный пыл
И сияющие капли, летящие из неба Бессмертия.
Проход для Сил, что движут нашими днями,
Оккультный, позади стен этой более грубой Природы,
Тонкая ткань брачных чертогов Разума с Формой
Гобеленом грез спрятана;
Значения неба пробираются сквозь него, как сквозь вуаль,
Его внутреннее зрелище поддерживает эту внешнюю сцену.
Сознание более тонкое с более счастливыми линиями,
У него есть такт, которого наше касание не может достигнуть,
Чистота чувства, которой никогда мы не чувствовали;
Его заступничество с вечным Лучом
Вдохновляет нашей преходящей земли попытки, недолго живущие,
На красоту и совершенную форму вещей.
В комнатах юной божественности силы
И вечного Ребенка ранней игры
Воплощения его вылетающих мыслей,
Омытые красками яркого вечного чуда
И баюкаемые шепотами ясного воздуха,
Отдыхали, грезой окрашенные, словно птицы на деревьях безвременных,
Прежде чем спрыгнуть, чтобы плыть по земного времени морю.
Всему, что здесь видно, там есть более красивое сходство.
Что бы ни лелеяли наши сердца или ни создавали головы,
Какую-то высокую красоту изначальную утрачивает,
Оттуда изгнанные, здесь соглашаются на земную окраску.
Что бы ни было здесь исполнено очарования и грации
Там свои безошибочные и бессмертные находит черты;
Все, что здесь прекрасно, там божественно.
Там есть фигуры, не грезившиеся смертному разуму:
Тела, которые земных двойников не имеют,
Пересекали внутреннего глаза транс озаренный
И приводили сердце в восторг своей небесной поступью,
Склоняя небо поселиться в той сфере чудесной.
Чудеса будущего в его безднах скитаются;
Вещи старые и новые в глубинах тех формируются:
Карнавал красоты толпится в высотах
В том магическом царстве идеального зрелища.
В его вестибюлях великолепного уединения
Материя и душа в сознательном объединении встречаются,
Как возлюбленные в уединенном потайном месте:
В объятиях страсти, еще не несчастной,
Они соединяют их силу, их сладость, восторг
И, смешивая, высокие и низкие миры одним делают.
Незваный гость из бесформенного Бесконечного,
Осмеливающийся вламываться в Несознания царство,
Прыжок духа к телу касается почвы.
И поскольку он еще не закутан в земные черты,
Он уже несет переживающие смерть и рождение,
Убеждающие пучину небесною формой
Покровы своего бессмертия,
Чуткие к славе ранга носящего,
Пригодные, чтобы выдержать трудность Перемены и Времени.
Прозрачная ткань, смешанная из лучистого света души
И материальной субстанции Силы, знаками полной, –
Представляемая тщетно в тонком воздухе нашего разума
Призрачная абстрактная форма производства ментального, –
Она чувствует то, что чувствовать земные тела не могут,
И более реальна, чем этот более грубый каркас.
После спадания плаща смертности
Его вес облегчается, чтоб помочь его восхождению;
Для касания более прекрасных окружений очищенный,
Он сбрасывает старые покровы подогнанные из вещества более густого,
Отменяет хватку тянущего вниз притяжения земли
И несет душу от мира к более высокому миру,
Пока в голом эфире вершин
Не останется одна простота духа,
Вечного существа первое прозрачное платье.
Но когда он должен вернуться в своей смертной ноше
И твердому костюму переживания земли,
Тогда его возвращение обретает вновь это более тяжелое платье.
Ибо задолго до того, как прочное одеяние земли было выковано
Техникой атомной Пустоты,
Прозрачная оболочка самосокрытия
Была соткана вокруг тайного духа в вещах.
Из тех светлых оболочек сделаны тонкие царства.
Этот чудо-мир со всем своим лучащимся благом
Видения и нерушимого счастья
Лишь о выражении и совершенной форме заботиться;
Прекрасный на своих пиках, он имеет опасные нижние планы;
Его свет влечет к грани падения Природы;
Он придает красоту ужасу бездн
И пленяет глаза Богами опасными,
Милосердным обликом демона и змею наделяет.
Его транс навязывает земли несознание,
Бессмертный, он ткет для нас смерти мрачное платье
И нашу санкционирует смертность.
Этот посредник более великому служит Сознанию:
Сосуд его запечатанного самодержавия,
Он является тонкою почвой миров Материи,
В их меняющихся формах он неизменен,
В складках созидательной памяти
Он хранит бессмертный образчик преходящих вещей:
Его понижающие могущества закладывают наши падшие силы;
Его мысль изобретает рассуждающее наше неведение;
Его чувство порождает нашего тела рефлексы.
Наше тайное дыхание более могучей неиспытанной силы,
Скрытое солнце внутреннего зрения мгновения,
Его внушения тонкие есть тайный источник
Наших радужных богатых фантазий,
Обычных вещей преобразующими оттенками касающихся,
Пока даже грязь земли не становится богатой и теплою небом
И слава не пробивается из падения души.
Его знание есть стартовая точка нашей ошибки;
Его красота надевает нашей грязи-маски уродство,
Его артистичное добро начинает рассказ нашего зла.
Небеса созидательных истин свыше,
Космос гармоничных грез посередине,
Хаос разбивающих форм ниже,
Он погружается, утерянный в нашей несознательной базе.
Из его падения пришла наша более густая Материя.

Так было погружение Бога в Ночь свершено.
Этот падший мир стал кормилицей душ
С обитавшей в них сокрытой божественностью.
Существо пробудилось и в пустоте бессмысленной жило,
Широкое, как мир, Неведение пробивалось к жизни и мысли,
Сознание вырвалось из бездумного сна.
Все здесь управляется бесчувственной волей.
Так, падшая, несознательная, испорченная, инертная, плотная,
Погрузившаяся в неодушевленную и оцепенелую дрему
Земля лежала, труженица сна, созидать принужденная
Подсознательной томящейся памятью,
Оставшейся от счастья, умершего до того, как она была рождена,
На своей бесчувственной груди чуждое чудо.
Эта трясина должна дать приют орхидее и розе,
Из ее слепой нежелающей субстанции должна появиться
Красота, которая принадлежит более счастливым сферам.
Это – судьба, ей завещанная,
Словно убитый бог оставил золотую надежду
Слепой силе и заточенной душе.
Бессмертного божества бренные части
Она должна реконструировать из фрагментов утраченных,
Описать заново из документа, где-то в ином месте полного,
Свой сомнительный титул к своему божественному Имени.
Остаток своего наследства единственного,
Все вещи она несет в своей бесформенной пыли.
Ее гигантские энергии к жалким формам привязаны
В пробном движении ее силы медленном,
Наделенном лишь тупыми инструментами хрупкими,
Она приняла как своей природы нужду
И дала человеку как его работу огромную
Труд для богов невозможный.
Жизнь, с трудом в поле смерти живущая,
Ее часть бессмертия требует;
Средством тело полусознательное грубое служит,
Разум, который утраченное знание должен открыть заново,
Удерживается в каменной хватке несознания мира,
И несущий уже эти бесчисленные путы Закона
Дух должен встать как царь Природы.
Могучее родство есть этой отваги причина.
Все мы в этом несовершенном мире совершаем попытку,
Смотрим вперед или глядим назад за глянец Времени
В поисках его чистой идеи и неиспорченного прочного образа
В абсолютного творения безупречном искусстве.
В преходящих формах уловить абсолют,
Установить касание вечного в вещах, созданных временем,
Это – здесь всякого совершенства закон.
Фрагмент здесь улавливается от намерения неба;
Иначе мы никогда б не могли надеяться на жизнь более великую
И экстаза и славы быть не могло бы.
Даже в малости нашего состояния смертного,
Даже в этой тюрьме внешней формы,
Бриллиантовый проход для непогрешимого Пламени
Проходит через грубые стены нерва и мозга,
Давит Великолепие или пробивается Сила,
На время земли тупой огромный барьер удаляется,
Печать несознания с наших глаз поднимается,
Мы становимся сосудами созидательной мощи.
Энтузиазм сюрприза божественного
Нашу жизнь насыщает, мистическое движение чувствуется,
Наши члены радостная боль сотрясает;
Греза красоты через сердце танцует,
Мысль из вечного Разума близко подходит,
Намеки бросаются из Невидимого,
Вниз приходит пробуждение ото сна Бесконечного,
Символы Того, что никогда еще не было сделано.
Но скоро инертная плоть перестает откликаться,
Тогда тонет оргия восторга священная,
Вспышка страсти и прилив силы
От нас забираются и, хотя сияющая форма
Живет, удивляя землю, представляясь наивысшим,
Слишком мало от того, что предполагалось, оставило след.
Глаза земли видят наполовину, наполовину ее силы сделаны;
Ее работы редчайшие – копии искусства небес.
Золотого изобретения сияние,
Шедевр вдохновленного приема и правила,
Ее формы прячут то, чему они служат обителью, и лишь имитируют
Саморожденных форм неуловимое чудо,
Что живет вечно во взгляде Вечного.
Здесь, в трудном полузаконченном мире,
Есть медленный труд бессознательных Сил;
Здесь есть человека невежественный разделяющий разум,
Его гений, рожденный из несознательной почвы.
Делать копии с копий земли – вот искусство его.
Ибо когда он стремится к вещам, превосходящим землю,
Слишком примитивны инструменты работника, слишком груб его материал,
И с трудом кровью сердца он достигает
Своего мимолетного дома Идеи божественной,
Своей фигуры гостиницы-Времени для Нерожденного.
Наше существо высокими воспоминаниями трепещет далекими
И приносило бы сюда их незапамятные значения вниз,
Но, для схемы земной Природы слишком божественные,
Вечные чуда сияют вне наших пределов.
Абсолютные, они живут, нерожденные, неизменные,
Безупречные в свободном от смерти воздухе Духа,
Бессмертные в мире неподвижного Времени
И неменяющемся размышлении глубокого самопространства.
Лишь когда мы взбираемся над самими собою,
Линия Трансцендентального встречает нашу дорогу
И присоединяет нас к истинному и безвременному;
Это приносит нам неизменное слово,
Богоподобное действие, не умирающие никогда мысли.
Рябь света и слава окутывает мозг,
И путешествующие по исчезающему маршруту момента
Фигуры появляются вечности.
Как визитеры разума или гости сердца
Они поддерживают нашу смертную краткость пока,
Или изредка в некоем редком избавляющем проблеске
Ухватываются нашего зрения деликатной догадкой.
Хотя они – лишь начала и первые пробы,
Эти проблески указывают на нашего рождения тайну
И на скрытое чудо нашей судьбы.
Чем мы являемся там и чем здесь на земле будем,
Представляется в контакте и зове.
Поскольку еще несовершенство земли есть наша сфера,
Зеркало нашей природы показывает не нашу реальную самость;
Это величие пока что живет внутри потаенное.
Земли сомневающееся будущее наше наследство скрывает:
Свет, ныне далекий, станет здесь прирожденным,
Та Сила, что нас посещает, – нашим могучим товарищем;
Невыразимый найдет тайный голос,
Нерушимый прожжет ширму Материи,
Делая это смертное тело божества платьем.
Величие Духа есть наш источник безвременный,
И он будет нашей короной в нескончаемом Времени.
Обширный Неведомый есть вокруг и внутри нас;
Все вещи закутаны в Одного динамичного:
Тонкое звено единства связует всю жизнь.
Так все творение есть единая цепь:
Мы не покинуты одинокими в схеме закрытой
Между правлением несознательной Силой
И несообщающимся Абсолютом.
Наша жизнь – это к возвышенному уровню души шпоры,
Наше существо смотрит за пределы стен разума
И сообщается с мирами более великими;
Есть земли более светлые и небеса более широкие, чем наши.
Есть царства, где Существо размышляет в своих собственных глубинах;
Оно чувствует в необъятной динамичной своей сердцевине,
Как его безымянные, бесформенные, нерожденные потенциальные силы
Кричат о выражении в несформированной Шири:
Невыразимые, за пределами Неведения и смерти,
Образы его вечной Истины
Глядят из палат его самовосторженной души:
Словно для своего собственного взгляда свидетельствующего
Дух свою отраженную самость и работы поддерживает,
Силу и страсть своего сердца безвременного,
Фигуры своего экстаза бесформенного,
Грандиозности своей многочисленной мощи.
Отсюда приходит мистическая душ наших субстанция
В чудо рождения нашей природы,
Там – высоты непавшие всего, что мы есть,
И незапамятные источники всего, чем мы надеемся быть.
На каждом плане священная Сила,
Посвященная в несказанные истины,
Мечтает транскрибировать и сделать частью жизни
В своем собственном родном стиле и на живом языке
Некую черту совершенства Нерожденного,
Какое-то видение, зримое во всезнающем Свете,
Какой-то далекий тон бессмертного поющего рапсодии Голоса,
Всетворящего Блаженства какой-то восторг,
Какую-то форму и план Красоты несказанной.
Там есть миры, к тем абсолютным царствам более близкие,
Где быстр и безошибочен отклик на Истину
И духу его каркас не препятствует,
И разделение резкое хватает и разрывает сердца,
И восторг с красотою являются жителями,
И любовь и сладость законом жизни являются.
Более прекрасная субстанция в более тонкой форме
Божество воплощает, о которой земля только грезит;
Ее сила может догнать ноги бегущие радости;
Перепрыгивая установленные изгороди, возведенные Временем,
Быстрые сети интуитивной хватки
Ловят мимолетное счастье, желаем которого мы.
Природа, поднятая более просторным дыханием,
Пластичная и податливая всеформирующему Огню,
Случайному касанию пылающего Божества отвечает:
Свободная от нашей инерции отклика,
Она слышит слово, к которому наши сердца глухи,
Принимает бессмертных глаз зрение
И, путешественник по дорогам оттенка и линии,
Преследует дух красоты до его дома.
Так мы ко Всечудесному близко подходим,
Следуя его восторгу в вещах, как гиду и знаку;
Красота – его след, показывающий нам, где проходил он,
Любовь – его сердца ударов ритм в смертной груди,
Счастье – улыбка на его лице обожаемом.
Духовных сущностей общность,
Созидательной Имманентности гений,
Делает все творение глубоко сокровенным:
Четвертое измерение эстетического чувства,
Где все находится в нас, мы сами – во всем,
В космической шири перестраивает строй наших душ.
Возожженный восторг соединяет зримое с видящим;
Мастер и мастерство, ставшие одним глубоко,
Достигают совершенства магическим пульсом
И их близкой идентичности страстью.
Все, что мы медленно складываем из частей собранных
Или долгим трудом развиваем с запинками,
Там – саморождено по своему вечному праву.
В нас тоже интуитивный Огонь может гореть;
И, агент Света, он в наших окутанных свернут сердцах,
На небесных уровнях стоит его дом:
Нисходя, он принести те небеса может сюда.
Но редко горит тот огонь и не горит долго;
Радость, которую он зовет с тех более божественных высей,
Приносит величественные реминисценции краткие
И высокие великолепные проблески интерпретирующей мысли,
Но не абсолютное видение и восторг.
Вуаль остается, еще что-то скрывается,
Чтобы, став красоты и радости пленниками,
Наши души к Высочайшему не забывали стремится.

В том тонком царстве прекрасном за нашим собственным
Форма есть все, физические боги – цари.
Вдохновляющий Свет играет в прекрасных границах;
Непогрешимая красота милостью Природы приходит;
Там свобода – совершенства гарантия:
Хотя не хватает абсолютного Образа, Слова
Воплощенного, явного экстаза духовного,
Все есть симметричного очарования чудо,
Фантазия совершенной линии и правила.
Там все чувствуют удовлетворение в себе и в целом,
Богатая полнота создается ограничением,
В абсолютной малости изобилует чудо,
Спутанный восторг бунтует в малом пространстве:
Каждый ритм родственен своему окружению,
Каждая линия неизбежна и совершенна,
Каждый объект непогрешимо построен для очарования и для использования.
Все в свой собственный восторг влюблено.
Неповрежденный, он живет в своем совершенстве уверенно
В наслаждающейся небом самодовольной невосприимчивости;
Довольствующийся тем, чтобы быть, он больше ни в чем не нуждается.
Здесь не было надрывного сердца усилия тщетного:
Свободный от сурового испытания и пробы,
Свободный от оппозиции и от боли,
Это был мир, который не мог горевать или бояться.
Он был лишен милости проигрыша и заблуждения,
Он не имел ни комнаты для ошибки, ни к неудаче способности.
Из какого-то спрессованного самоблаженства он извлекал сразу
Свои формы-раскрытия Идеи безмолвной
И чудо своих ритмичных мыслей и действий,
Свою ясную технику гладких и прочных жизней,
Свой милосердный народ неодушевленных форм
И славу дышащих тел, как наши собственные.
Изумленный, его чувства были восторгом захвачены,
Он двигался в божественном, но, все же, родственном мире,
Восхищаясь чудесными формами, столь близкими к нашим,
Но при том совершенными, как бога игрушки,
Бессмертными в аспекте смертности.
В их абсолюте, эксклюзивном и узком,
Организованные по рангу высоты конечного пребывали на троне;
Этот мир не мечтает никогда о том, что быть бы могло;
Лишь в границах может этот абсолют жить.
В своем превосходстве к своему собственному плану привязанный,
Где все было законченным и не оставлено ширей,
Пространства для теней неизмеримого не было,
Для сюрприза неисчислимого – места.
Пленник своей собственной красоты и экстаза,
В магическом круге работала Мощь очарованная.
Дух, стертый, назад отступал за свой каркас.
Восхищенный своих линий яркой законченностью,
Голубой горизонт ограничивал душу;
Мысль двигалась в светлых возможностях,
Внешнего идеала отмели были глубиной ее плавания:
Жизнь в своих границах медлила, удовлетворенная
Действий тела маленьким счастьем.
Предназначенная как Сила для ограниченного Разума,
К надежной малочисленности своих комнат привязанная,
Она делала свои маленькие работы, играла и спала,
И не думала о более великой работе несделанной.
Забывшая свои обширные желания неистовые,
Забывшая высоты, к которым она поднималась,
Ее тропы были установлены в колее лучезарной.
Прекрасное тело души безмятежной,
Как тот, кто смеется в сладких солнцем залитых рощах,
Ребенку подобная, она раскачивала свою золотую колыбель радости.
Пространств зов не достигал ее жилья очарованного.
Для широкого и опасного полета у нее не было крыльев,
Он не встречала опасность пучины и неба,
Она не знала ни перспектив, ни грез могучих,
Ни стремления к утраченным своим бесконечностям.
Совершенная в совершенной раме картина,
Это феерическое искусство не могло задержать его волю:
Лишь мимолетное превосходное облегчение оно принесло;
Беззаботный час прошел в легком блаженстве.
Наш дух от поверхностей бытия устает,
Перерастает великолепие формы;
Он поворачивает к спрятанным силам и состояниям более глубоким.
Так ныне он глядел дальше в поисках более великого света.
Его души высокий подъем, покидал в своем восхождении
Этот бриллиантовый внутренний двор Обители Дней;
Он оставлял этот материальный Парадиз превосходный,
Его судьба лежала дальше в более обширном Пространстве.

Конец песни второй