Sri Aurobindo |
Шри Ауробиндо |
|
|
SAVITRI |
САВИТРИ |
A Legend and a Symbol |
Символ и легенда |
|
|
PART ONE |
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ |
|
|
BOOK TWO |
КНИГА ВТОРАЯ |
The Book of the Traveller of the Worlds |
Книга путешественника миров |
|
|
Canto Eight |
Песнь восьмая |
The World of Falsehood, the Mother of Evil |
Мир Фальши, Мать Зла |
and the Sons of Darkness |
и Сыны Тьмы |
|
|
Then could he see the hidden heart of Night: |
Затем спрятанное сердце Ночи он смог увидеть: |
The labour of its stark unconsciousness |
Труд его бессознательности полной |
Revealed the endless terrible Inane. |
Явил свою ужасную Пустоту бесконечную. |
A spiritless blank Infinity was there; |
Бездушная незаполненная Бесконечность была
там; |
A Nature that denied the eternal Truth |
Природа, что отрицала вечную Истину |
In the vain braggart freedom of its thought |
В тщетной хвастливой свободе своей мысли, |
Hoped to abolish God and reign alone. |
Надеялась отменить Бога и одной царствовать. |
There was no sovereign Guest, no witness Light; |
Там не было ни суверенного Гостя, ни Света
свидетельствующего; |
Unhelped it would create its own bleak world. |
Без чьей-либо помощи она будет творить свой
собственный унылый мир. |
Its large blind eyes looked out on demon acts, |
Ее большие слепые глаза выглядывали на
демонические действия, |
Its deaf ears heard the untruth its dumb lips spoke; |
Ее глухие уши слушали неправду, которую ее
немые уста говорили; |
Its huge misguided fancy took vast shapes, |
Ее огромная сбивающая фантазия приняла
обширные формы, |
Its mindless sentience quivered with fierce conceits; |
Ее бездумная чувственность дрожала в жестоких
тщеславиях; |
Engendering a brute principle of life |
Порождающие принцип жизни животный |
Evil and pain begot a monstrous soul. |
Зло и боль породили душу чудовищную. |
The Anarchs of the formless depths arose, |
Бесформенных глубин поднялись Вожди, |
Great Titan beings and demoniac powers, |
Великие существа Титанические и демонические
силы, |
World-egos racked with lust and thought and will, |
Мировые эго, терзаемые вожделением, мыслью и
волей, |
Vast minds and lives without a spirit within: |
Широкие разумы и жизни без духа внутри: |
Impatient architects of error's house, |
Нетерпеливые архитекторы дома ошибки, |
Leaders of the cosmic ignorance and unrest |
Лидеры космического неведения и беспокойства |
And sponsors of sorrow and mortality |
И спонсоры горя и смертности |
Embodied the dark Ideas of the Abyss. |
Воплощали темные Идеи Пучины. |
A shadow substance into emptiness came, |
Тенистая субстанция пришла в пустоту, |
Dim forms were born in the unthinking Void |
Смутные формы рождены были в немыслящей
Пустоши |
And eddies met and made an adverse Space |
И вихри встретились и Пространство враждебное
сделали, |
In whose black folds Being imagined Hell. |
В черных складках которого Существо
представило Ад. |
His eyes piercing the triple-plated gloom |
Его глаза, мрак трехслойный пронзая, |
Identified their sight with its blind stare: |
Отождествляли свое зрение со слепым взглядом
тьмы: |
Accustomed to the unnatural dark, they saw |
Привыкнув к неестественной тьме, они видели |
Unreality made real and conscious Night. |
Нереальность, реальною сделанную, и
сознательную Ночь. |
A violent, fierce and formidable world, |
Неистовый, жестокий и грозный мир, |
An ancient womb of huge calamitous dreams, |
Древнее лоно огромных пагубных грез, |
Coiled like a larva in the obscurity |
Извивался как личинка в смутной неясности, |
That keeps it from the spear-points of Heaven's stars. |
Что хранит ее от остриев стрел звезд Неба. |
It was the gate of a false Infinite, |
Это ворота фальшивого Бесконечного были, |
An eternity of disastrous absolutes, |
Абсолютов гибельных вечность, |
An immense negation of spiritual things. |
Необъятное отрицание духовных вещей. |
All once self-luminous in the spirit's sphere |
Все, некогда в сфере духа самосветящееся, |
Turned now into their own dark contraries: |
Превратилось сейчас в свои собственные
противоположности темные: |
Being collapsed into a pointless void |
Бытие в плоскую пустоту коллапсировало, |
That yet was a zero parent of the worlds; |
Что была, однако, родителем миров нулевым; |
Inconscience swallowing up the cosmic Mind |
Бессознательность, заглатывающая космический
Разум, |
Produced a universe from its lethal sleep; |
Продуцировала вселенную из своего летального
сна; |
Bliss into black coma fallen, insensible, |
Блаженство, впавшее в черную кому,
бесчувственное, |
Coiled back to itself and God's eternal joy |
Свернулось обратно в себя, и Радость вечная
Бога |
Through a false poignant figure of grief and pain |
В фальшивой мучительной фигуре страдания и
горя |
Still dolorously nailed upon a cross |
Была еще на кресте печально прибита, |
Fixed in the soil of a dumb insentient world |
Утвержденном в почве немого бесчувственного
мира, |
Where birth was a pang and death an agony, |
Где рождение было болью, а смерть - агонией, |
Lest all too soon should change again to bliss. |
Чтобы все вскоре тоже превратилось снова в
блаженство. |
Thought sat, a priestess of Perversity, |
Мысль села, жрица Порочности, |
On her black tripod of the triune Snake |
На свою черную треногу триединой Змеи, |
Reading by opposite signs the eternal script, |
Противоположными знаками вечный почерк
читающая, |
A sorceress reversing life's God-frame. |
Колдунья, перевертывающая Бого-каркас жизни. |
In darkling aisles with evil eyes for lamps |
В темнеющих боковых приделах со злыми глазами
вместо ламп |
And fatal voices chanting from the apse, |
И фатальными поющими из апсид голосами, |
In strange infernal dim basilicas |
В странных инфернальных неясных базиликах, |
Intoning the magic of the unholy Word, |
Гулко звучащих магией нечестивого Слова, |
The ominous profound Initiate |
Зловещая глубокая Инициация |
Performed the ritual of her Mysteries. |
Вершила ритуал своих Мистерий. |
There suffering was Nature's daily food |
Там страдание было Природы повседневною пищей,
|
Alluring to the anguished heart and flesh, |
Манящей к мучимому сердцу и плоти, |
And torture was the formula of delight, |
И была восторга формулой пытка, |
Pain mimicked the celestial ecstasy. |
Боль пародировала небесный экстаз. |
There Good, a faithless gardener of God, |
Там Добро, вероломный садовник Бога, |
Watered with virtue the world's upas-tree |
Поливало добродетелью анчар мира |
And, careful of the outward word and act, |
И, внимательное к внешнему слову и действию, |
Engrafted his hypocrite blooms on native ill. |
Прививало его лицемерные цветения к
прирожденному злу. |
All high things served their nether opposite: |
Все высокие вещи служили их противоположности
низкой: |
The forms of Gods sustained a demon cult; |
Формы Богов поддерживали демона культ; |
Heaven's face became a mask and snare of Hell. |
Лик Небес стал маской и силком Ада. |
There in the heart of vain phenomenon, |
Там в сердце феномена тщетного, |
In an enormous action's writhen core |
В корчащемся ядре огромной деятельности, |
He saw a Shape illimitable and vague |
Он увидел Форму, безграничную и неясную, |
Sitting on Death who swallows all things born. |
На Смерти сидящую, что всех рожденных глотает. |
A chill fixed face with dire and motionless eyes, |
Холодное застывшее лицо с ужасными глазами
бездвижными, |
Her dreadful trident in her shadowy hand |
Ее страшный трезубец в ее тенистой руке |
Outstretched, she pierced all creatures with one fate. |
Вытянут, которым она пронзала одною судьбой
все создания. |
|
|
_____When nothing was save Matter
without soul |
_____Когда ничего, кроме Материи
без души, не было |
And a spiritless hollow was the heart of Time, |
И пустота, лишенная духа, была сердцем Времени, |
Then Life first touched the insensible Abyss; |
Тогда Жизнь впервые коснулась Пучины
бесчувственной; |
Awaking the stark Void to hope and grief |
Пробуждая абсолютную Пустоту к надежде и горю, |
Her pallid beam smote the unfathomed Night |
Ее бледный луч ударил Ночь неизмеренную, |
In which God hid himself from his own view. |
В которой от своего собственного зрения Бог
прятал себя. |
In all things she sought their slumbering mystic truth, |
Во всех вещах она искала их мистичной
дремлющей истины, |
The unspoken Word that inspires unconscious forms; |
Несказанного Слова, что воодушевляет
бессознательные формы; |
She groped in his deeps for an invisible Law, |
Она шарила в его глубинах в поисках Закона
незримого, |
Fumbled in the dim subconscient for his mind |
Нащупывала в смутном подсознании его ум |
And strove to find a way for spirit to be. |
И старалась найти способ, чтобы дух был. |
But from the Night another answer came. |
Но из Ночи другой ответ приходил. |
A seed was in that nether matrix cast, |
Семя было в ту нижнюю матрицу брошено, |
A dumb unprobed husk of perverted truth, |
Немая неапробированная шелуха извращенной
истины, |
A cell of an insentient infinite. |
Ядро бесчувственной бесконечности. |
A monstrous birth prepared its cosmic form |
Чудовищное рождение подготовило свою форму
космическую |
In Nature's titan embryo, Ignorance. |
В титаническом эмбрионе Природы, Неведении. |
Then in a fatal and stupendous hour |
Затем в фатальный и огромной важности час |
Something that sprang from the stark Inconscient's sleep |
Нечто, что выпрыгнуло из сна Несознания
полного, |
Unwillingly begotten by the mute Void, |
Неохотно рожденное немой Пустотой, |
Lifted its ominous head against the stars; |
Подняло на фоне звезд свою зловещую голову; |
Overshadowing earth with its huge body of Doom |
Затемняя землю отбрасываемой тенью своего
огромного тела Рока, |
It chilled the heavens with the menace of a face. |
Оно захолодило небеса угрозой лица. |
A nameless Power, a shadowy Will arose |
Безымянная Сила, тенистая Воля поднялась, |
Immense and alien to our universe. |
Необъятная и чуждая нашей вселенной. |
In the inconceivable Purpose none can gauge |
В непостижимом Намерении, которое никто не
может измерить, |
A vast Non-Being robed itself with shape, |
Обширное Небытие облачило себя формой, |
The boundless Nescience of the unconscious depths |
Безграничное Незнание глубин бессознательных |
Covered eternity with nothingness. |
Покрыло вечность ничем. |
A seeking Mind replaced the seeing Soul: |
Ищущий Разум сменил видящую Душу: |
Life grew into a huge and hungry death, |
Жизнь превращалась в огромную и голодную
смерть, |
The Spirit's bliss was changed to cosmic pain. |
Блаженство Духа сменилось космической болью. |
Assuring God's self-cowled neutrality |
Гарантируя самосокрытый нейтралитет Бога, |
A mighty opposition conquered Space. |
Могучая оппозиция победила Пространство. |
A sovereign ruling falsehood, death and grief, |
Суверен, правящий фальшью, смертью и горем, |
It pressed its fierce hegemony on the earth; |
Оно давило своей жестокой гегемонией на землю; |
Disharmonising the original style |
Нарушая гармонию изначального стиля |
Of the architecture of her fate's design, |
Архитектуры проекта ее судьбы, |
It falsified the primal cosmic Will |
Оно фальсифицировало первоначальную Волю
космическую |
And bound to struggle and dread vicissitudes |
И привязывало к борьбе и страшным
превратностям |
The long slow process of the patient Power. |
Долгий медленный процесс терпеливой Силы. |
Implanting error in the stuff of things |
Насаждая ошибку в вещей веществе, |
It made an Ignorance of the all-wise Law; |
Из всемудрого Закона оно Неведение делало; |
It baffled the sure touch of life's hid sense, |
Оно расстраивало безошибочное касание
скрытого чувства жизни, |
Kept dumb the intuitive guide in Matter's sleep, |
Держало немым интуитивного гида во сне
Материи, |
Deformed the insect's instinct and the brute's, |
Насекомого и животного инстинкт
деформировало, |
Disfigured man's thought-born humanity. |
Мыслерожденную человечность человека
обезображивало. |
A shadow fell across the simple Ray: |
Тень через простой падала Луч; |
Obscured was the Truth-light in the cavern heart |
Затемнен был свет Истины в пещеристом сердце, |
That burns unwitnessed in the altar crypt |
Что горел незамеченный в тайнике алтаря |
Behind the still velamen's secrecy |
За покрова тихого тайной, |
Companioning the Godhead of the shrine. |
Сопровождающей Божество раки. |
Thus was the dire antagonist Energy born |
Так ужасная антагонистическая Энергия была
рождена, |
Who mimes the eternal Mother's mighty shape |
Которая имитирует вечной Матери могучую форму |
And mocks her luminous infinity |
И передразнивает ее светлую бесконечность |
With a grey distorted silhouette in the Night. |
Серым искривленным силуэтом в Ночи. |
Arresting the passion of the climbing soul, |
Арестовывая страсть души поднимающейся, |
She forced on life a slow and faltering pace; |
Она навязывала жизни медленный и запинающийся
шаг; |
Her hand's deflecting and retarding weight |
Ее руки отклоняющая и задерживающая масса |
Is laid on the mystic evolution's curve: |
Положена на мистической эволюции изгиб: |
The tortuous line of her deceiving mind |
Извилиста линия ее обманывающего разума, |
The Gods see not and man is impotent; |
Которой Боги не видят и [которую изменить]
человек бессилен; |
Oppressing the God-spark within the soul |
Подавляя Божественную искру в душе, |
She forces back to the beast the human fall. |
Она заставляет человека падать обратно к
зверю. |
Yet in her formidable instinctive mind |
Однако в своем грозном инстинктивном уме |
She feels the One grow in the heart of Time |
Она чувствует, Один растет в сердце Времени, |
And sees the Immortal shine through the human mould. |
И видит, Бессмертный сияет сквозь смертную
форму. |
Alarmed for her rule and full of fear and rage |
Забеспокоившись о своем правлении и полная
страха и ярости, |
She prowls around each light that gleams through the dark |
Она рыщет вокруг каждого света, что
проблескивает сквозь темноту, |
Casting its ray from the spirit's lonely tent, |
Бросая свой луч из одинокого тента духа, |
Hoping to enter with fierce stealthy tread |
Надеясь войти яростной и скрытной походкой |
And in the cradle slay the divine Child. |
И в колыбели убить Ребенка божественного. |
Incalculable are her strength and ruse; |
Неисчислимы ее уловки и силы; |
Her touch is a fascination and a death; |
Ее касание есть очарование и смерть; |
She kills her victim with his own delight; |
Она убивает свою жертву восторгом жертвы
собственным; |
Even Good she makes a hook to drag to Hell. |
Даже Бога она делает крючком, чтоб тащить к Аду.
|
For her the world runs to its agony. |
Мир бежит к своей агонии из-за нее. |
Often the pilgrim on the Eternal's road |
Часто паломник на дороге Вечного, |
Ill-lit from clouds by the pale moon of Mind, |
Плохо освещаемой из облаков бледной луною Ума, |
Or in devious byways wandering alone, |
Или одиноко блуждающий по окольным дорогам, |
Or lost in deserts where no path is seen, |
Или потерянный в пустыне, где ни одной тропинки
не видно, |
Falls overpowered by her lion leap, |
Падает, ее львиным прыжком пересиленный, |
A conquered captive under her dreadful paws. |
Побежденный пленник под ее ужасными лапами. |
Intoxicated by a burning breath |
Опьяненный жгучим дыханием |
And amorous grown of a destroying mouth, |
И влюбляясь все больше в уничтожающий рот, |
Once a companion of the sacred Fire, |
Когда-то компаньон священного Пламени, |
The mortal perishes to God and Light, |
Смертный гибнет для Бога и Света, |
An Adversary governs heart and brain, |
Враждебность правит сердцем и мозгом, |
A Nature hostile to the Mother-Force. |
Природа, враждебная Силе Матери. |
The self of life yields up its instruments |
Самость жизни уступает свои инструменты |
To Titan and demoniac agencies |
Титаническим и демоническим агентам, |
That aggrandise earth-nature and disframe: |
Что возвеличивают земную природу и искажают: |
A cowled fifth-columnist is now thought's guide; |
Член пятой колонны, капюшоном укрытый,- ныне
гид мысли; |
His subtle defeatist murmur slays the faith |
Его тонкий пораженческий ропот убивает веру, |
And, lodged in the breast or whispering from outside, |
И, поселившееся в груди или нашептываемое
извне, |
A lying inspiration fell and dark |
Обманывающее вдохновение, падшее и темное, |
A new order substitutes for the divine. |
Новым порядком подменяет божественный. |
A silence falls upon the spirit's heights, |
Тишина опускается на выси духа, |
From the veiled sanctuary the God retires, |
Из завуалированного святилища Бог отступает, |
Empty and cold is the chamber of the Bride; |
Пустота и холод остаются палатой Невесты; |
The golden Nimbus now is seen no more, |
Золотой Нимб ныне больше не виден, |
No longer burns the white spiritual ray |
Больше белый духовный луч не горит |
And hushed for ever is the secret Voice. |
И смолкает тайный Голос навеки. |
Then by the Angel of the Vigil Tower |
Затем Ангелом Башни Дозорной |
A name is struck from the recording book; |
Имя из регистрационной книги вычеркивается; |
A flame that sang in Heaven sinks quenched and mute; |
Пламя, что в Небесах пело, погасло и немо; |
In ruin ends the epic of a soul. |
В руинах кончается эпос души. |
This is the tragedy of the inner death |
Это - трагедия внутренней смерти, |
When forfeited is the divine element |
Когда божественный элемент конфискован |
And only a mind and body live to die. |
И лишь разум и тело живут, чтобы умереть. |
|
|
_____For terrible agencies the Spirit
allows |
_____Ибо ужасных агентов Дух
допускает |
And there are subtle and enormous Powers |
И есть тонкие и огромные Силы, |
That shield themselves with the covering Ignorance. |
Что защищают себя покровом Неведения. |
Offspring of the gulfs, agents of the shadowy Force, |
Отпрыски бездн, агенты тенистой Силы, |
Haters of light, intolerant of peace, |
Свет ненавидящие, нетерпимые к миру1, (1Peace -
покой, мир, умиротворение) |
Aping to the thought the shining Friend and Guide, |
Кривляющиеся, изображая перед мыслью сияющего
Друга и Гида, |
Opposing in the heart the eternal Will, |
Противостоящие в сердце вечной Воле, |
They veil the occult uplifting Harmonist. |
Они вуалируют поднимающего Оркестранта
оккультного. |
His wisdom's oracles are made our bonds; |
Его мудрости прорицания нашими оковами делают;
|
The doors of God they have locked with keys of creed |
Двери Бога они замкнули ключами кредо |
And shut out by the Law his tireless Grace. |
И заперли его неустанную Милость Законом. |
Along all Nature's lines they have set their posts |
Свои почтовые станции они вдоль всех маршрутов
Природы наставили |
And intercept the caravans of Light; |
И перехватывают караваны Света; |
Wherever the Gods act, they intervene. |
Где бы ни действовал Бог, они вмешиваются. |
A yoke is laid upon the world's dim heart; |
Ярмо на смутное сердце мира положено; |
Masked are its beats from the supernal Bliss, |
Замаскированы его удары от Блаженства
небесного, |
And the closed peripheries of brilliant Mind |
И тесные периферии блестящего Разума |
Block the fine entries of celestial Fire. |
Огня небес прекрасные входы блокируют. |
Always the dark Adventurers seem to win; |
Всегда темные Авантюристы, похоже, выигрывают; |
Nature they fill with evil's institutes, |
Природу они наполняют зла институтами, |
Turn into defeats the victories of Truth, |
Превращают в поражения победы Истины, |
Proclaim as falsehoods the eternal laws, |
Вечные законы провозглашают обманами, |
And load the dice of Doom with wizard lies; |
И утяжеляют игральные кости Рока колдовской
ложью; |
The world's shrines they have occupied, usurped its thrones. |
Места поклонения мира они оккупировали, троны
его узурпировали. |
In scorn of the dwindling chances of the Gods |
Над уменьшающимися шансами Богов надсмехаясь, |
They claim creation as their conquered fief |
Они как свое завоеванное поместье творение
требуют |
And crown themselves the iron Lords of Time. |
И коронуют себя железными Лордами Времени. |
Adepts of the illusion and the mask, |
Адепты иллюзии и маски, |
The artificers of Nature's fall and pain |
Ремесленники падения и боли Природы, |
Have built their altars of triumphant Night |
Они свои алтари триумфальной Ночи возводят |
In the clay temple of terrestrial life. |
В глиняном храме земной жизни. |
In the vacant precincts of the sacred Fire, |
В свободных участках священного Пламени, |
In front of the reredos in the mystic rite |
Перед экраном за алтарем в обряде мистическом, |
Facing the dim velamen none can pierce, |
Встречая смутный покров, за который никто не
может проникнуть, |
Intones his solemn hymn the mitred priest |
Произносит нараспев свой торжественный гимн
жрец, митру носящий, |
Invoking their dreadful presence in his breast: |
Призывающий их страшное присутствие в свою
грудь. |
Attributing to them the awful Name |
Наделяя их жутким Именем, |
He chants the syllables of the magic text |
Он распевает слоги магического текста |
And summons the unseen communion's act, |
И вызывает незримого общения акт, |
While twixt the incense and the muttered prayer |
Пока между ладаном и невнятно произносимой
молитвой |
All the fierce bale with which the world is racked |
Всякое свирепое бедствие, которое мучает мир, |
Is mixed in the foaming chalice of man's heart |
Не смешается в пенящийся шанс человеческого
сердца |
And poured to them like sacramental wine. |
И прольется на них как святое вино. |
Assuming names divine they guide and rule. |
Принимая божественные имена, они ведут и
правят. |
Opponents of the Highest they have come |
Оппоненты Высшего, они пришли |
Out of their world of soulless thought and power |
Из их мира бездушной мысли и силы, |
To serve by enmity the cosmic scheme. |
Чтобы служить враждою космической схеме. |
Night is their refuge and strategic base. |
Ночь - их убежище и стратегическая база. |
Against the sword of Flame, the luminous Eye, |
Против меча Пламени, светлого Глаза, |
Bastioned they live in massive forts of gloom, |
Защищенные бастионом, они живут в массивных
фортах мрака, |
Calm and secure in sunless privacy: |
Спокойные и уверенные в потаенности
бессолнечной: |
No wandering ray of Heaven can enter there. |
Ни один странствующий луч Небес туда не может
войти. |
Armoured, protected by their lethal masks, |
Покрытые бронею, защищенные своими летальными
масками, |
As in a studio of creative Death |
Как в студии творческой Смерти, |
The giant sons of Darkness sit and plan |
Гигантские сыновья Тьмы сидят и планируют |
The drama of the earth, their tragic stage. |
Драму земли, их подмостки трагические. |
All who would raise the fallen world must come |
Всякий, кто хочет поднять падший мир, должен
прийти |
Under the dangerous arches of their power; |
Под арки их силы опасные; |
For even the radiant children of the gods |
Ибо даже лучистых детей богов |
To darken their privilege is and dreadful right. |
Затемнять есть их привилегия и ужасное право. |
None can reach heaven who has not passed through hell. |
Никто не может достигнуть небес, кто не прошел
через ад. |
|
|
_____This too the traveller of the
worlds must dare. |
_____Это тоже путешественник
миров должен посметь. |
A warrior in the dateless duel's strife, |
В споре незапамятной дуэли Боец, |
He entered into dumb despairing Night |
Он вошел в немую Ночь, надежды лишающую, |
Challenging the darkness with his luminous soul. |
Бросая вызов тьме своей светлой душой. |
Alarming with his steps the threshold gloom |
Тревожа своими шагами преддверия мрак, |
He came into a fierce and dolorous realm |
Он вошел в жестокое и печальное царство, |
Peopled by souls who never had tasted bliss; |
Населенное душами, которые никогда не вкушали
блаженства; |
Ignorant like men born blind who know not light, |
Невежественные, как люди, слепыми рожденные,
что света не знают, |
They could equate worst ill with highest good, |
Они могли приравнивать к высшему добру
наихудшее зло, |
Virtue was to their eyes a face of sin |
Добродетель была лицом греха в их глазах, |
And evil and misery were their natural state. |
А зло и нищета их состоянием были естественным.
|
A dire administration's penal code |
Ужасной администрации уголовный кодекс, |
Making of grief and pain the common law, |
Делающий горе и боль общим законом, |
Decreeing universal joylessness |
Утверждающий декреты всеобщей безрадостности,
|
Had changed life into a stoic sacrament |
Изменил жизнь в стоическое таинство |
And torture into a daily festival. |
И в ежедневный фестиваль - пытку. |
An act was passed to chastise happiness; |
Был принят закон для повергания наказанию
счастья; |
Laughter and pleasure were banned as deadly sins: |
Смех и радость были объявлены как смертные
грехи вне закона: |
A questionless mind was ranked as wise content, |
Вопрошающий разум был поставлен как
благоразумное удовлетворение, |
A dull heart's silent apathy as peace: |
Тупого сердца немая апатия - как мир: |
Sleep was not there, torpor was the sole rest, |
Сна не было там, оцепенение было единственным
отдыхом, |
Death came but neither respite gave nor end; |
Смерть приходила, но передышки или конца не
давала; |
Always the soul lived on and suffered more. |
Душа постоянно жить продолжала и все больше
страдала. |
Ever he deeper probed that kingdom of pain; |
Все глубже он исследовал то царство боли; |
Around him grew the terror of a world |
Вокруг него рос ужас мира |
Of agony followed by worse agony, |
Агонии, за которой следовала агония худшая, |
And in the terror a great wicked joy |
А в ужасе жила злая великая радость, |
Glad of one's own and others' calamity. |
Довольная своей собственной бедою и бедою
других. |
There thought and life were a long punishment, |
Там мысль и жизнь были наказанием долгим, |
The breath a burden and all hope a scourge, |
Дыхание - бременем, любая надежда - бичом, |
The body a field of torment, a massed unease; |
Тело - полем пытки, дискомфорта обилием; |
Repose was a waiting between pang and pang. |
Отдых был ожиданием между болью и болью. |
This was the law of things none dreamed to change: |
Это был закон вещей, который никто и не мечтал
изменить: |
A hard sombre heart, a harsh unsmiling mind |
Тяжелое мрачное сердце, строгий неулыбчивый
разум |
Rejected happiness like a cloying sweet; |
Отвергали счастье как пресыщающую сладость; |
Tranquillity was a tedium and ennui: |
Спокойствие было тоскою и скукой: |
Only by suffering life grew colourful; |
Только страданием жизнь полнилась красками; |
It needed the spice of pain, the salt of tears. |
Она нуждалась в специях боли, в соли слез. |
If one could cease to be, all would be well; |
Если кто-то мог перестать быть, все было
прекрасно; |
Else only fierce sensations gave some zest: |
Иначе только свирепые чувства некий вкус
придавали: |
A fury of jealousy burning the gnawed heart, |
Бешенство ревности, сжигающее сердце
терзаемое, |
The sting of murderous spite and hate and lust, |
Укус убийственной злобы, вожделения,
ненависти, |
The whisper that lures to the pit and treachery's stroke |
Шепот, что манит в яму, и удар вероломства |
Threw vivid spots on the dull aching hours. |
Украшали живыми точками тупые часы боли. |
To watch the drama of infelicity, |
Наблюдать драму несчастья, |
The writhing of creatures under the harrow of doom |
Корчи созданий под бороной рока, |
And sorrow's tragic gaze into the night |
Трагический взгляд горя в ночь |
And horror and the hammering heart of fear |
И ужас, и сердце стучащее страха |
Were the ingredients in Time's heavy cup |
Было ингредиентами в тяжелой чаше Времени, |
That pleased and helped to enjoy its bitter taste. |
Что нравились и помогали наслаждаться ее
горьким вкусом. |
Of such fierce stuff was made up life's long hell: |
Из такого жестокого вещества был сделан долгий
ад жизни: |
These were the threads of the dark spider's-web |
Там были паутины темного паука нити, |
In which the soul was caught, quivering and rapt; |
В которые могла попасться душа, трепещущая и
восхищенная: |
This was religion, this was Nature's rule. |
Это была религия, это правилом было Природы. |
In a fell chapel of iniquity |
В беззакония жестокой часовне, |
To worship a black pitiless image of Power |
Чтоб поклоняться черному безжалостному образу
Силы, |
Kneeling one must cross hard-hearted stony courts, |
На коленях нужно было пересечь каменные дворы
твердосердечные, |
A pavement like a floor of evil fate. |
Тротуар, злой судьбы полу подобный. |
Each stone was a keen edge of ruthless force |
Каждый камень был острым лезвием безжалостной
силы, |
And glued with the chilled blood from tortured breasts; |
Склеенный застывшей кровью из мучимых грудей; |
The dry gnarled trees stood up like dying men |
Сухие сучковатые деревья, как умирающие люди,
вставали, |
Stiffened into a pose of agony, |
Коченеющие в позах агонии, |
And from each window peered an ominous priest |
И из каждого окна внимательно наблюдал
зловещий священник, |
Chanting Te Deums for slaughter's crowning grace, |
Поющий Te Deus за венчающую милость резни, |
Uprooted cities, blasted human homes, |
Испепеленные города, взорванные людские дома, |
Burned writhen bodies, the bombshell's massacre. |
Скорченные сожженные тела, бойню бомбежки. |
"Our enemies are fallen, are fallen," they sang, |
"Наши враги пали, пали", пели они, |
"All who once stayed our will are smitten and dead; |
"Все, кто когда-то мешал нашей воле, мертвы и
повержены; |
How great we are, how merciful art Thou." |
Как мы велики, как Ты милосерден". |
Thus thought they to reach God's impassive throne |
Так они мыслили достичь Бога трона
бесстрастного |
And Him command whom all their acts opposed, |
И командовать Им, которому противоположны все
их действия, |
Magnifying their deeds to touch his skies, |
Возвеличивая свои дела, его небес коснуться |
And make him an accomplice of their crimes. |
И сделать его сообщником своих злодеяний. |
There no relenting pity could have place, |
Там никакая смягчающая жалость не могла иметь
места, |
But ruthless strength and iron moods had sway, |
Лишь сила безжалостная и железные настроения
правили, |
A dateless sovereignty of terror and gloom: |
Незапамятный суверенитет мрака и ужаса: |
This took the figure of a darkened God |
Это приняло фигуру затемненного Бога, |
Revered by the racked wretchedness he had made, |
Почитаемого мучимым несчастьем, им сделанным, |
Who held in thrall a miserable world, |
Он держал в рабстве горестный мир, |
And helpless hearts nailed to unceasing woe |
И несчастные сердца, к непрекращающемуся горю
прикованные, |
Adored the feet that trampled them into mire. |
Обожали ноги, что их втаптывали в грязь. |
It was a world of sorrow and of hate, |
Это был мир горя и ненависти, |
Sorrow with hatred for its lonely joy, |
Горе с ненавистью было его единственной
радостью, |
Hatred with others' sorrow as its feast; |
Ненависть и горе других - его праздником; |
A bitter rictus curled the suffering mouth; |
Злобный изгиб кривил страдающий рот; |
A tragic cruelty saw its ominous chance. |
Трагическая жестокость видела свой грозный
шанс. |
Hate was the black archangel of that realm; |
Ненависть была черным архангелом этого
царства; |
It glowed, a sombre jewel in the heart |
Она горела, мрачный драгоценный камень в
сердце, |
Burning the soul with its malignant rays, |
Своими злобными лучами обжигающий душу, |
And wallowed in its fell abysm of might. |
И барахталась в своей падшей пучине
могущества. |
These passions even objects seemed to exude,- |
Эти страсти излучали, казалось, даже объекты,- |
For mind overflowed into the inanimate |
Ибо изливался в неодушевленное разум, |
That answered with the wickedness it received,- |
Что отвечало со злобой на то, что оно получало,- |
Against their users used malignant powers, |
Против использующих их использовали
зловредные силы, |
Hurt without hands and strangely, suddenly slew, |
Вредили без рук и странно убивали внезапно, |
Appointed as instruments of an unseen doom. |
Предназначенные как инструменты незримого
рока. |
Or they made themselves a fateful prison wall |
Или они себя делали роковою тюремной стеной, |
Where men condemned wake through the creeping hours |
Где осужденные бодрствовали на протяжении
ползущих часов, |
Counted by the tollings of an ominous bell. |
Подсчитываемых ударами угрюмого колокола. |
An evil environment worsened evil souls: |
Злые души ухудшало окружение злое: |
All things were conscious there and all perverse. |
Все вещи были сознательны там и все порочны. |
In this infernal realm he dared to press |
В этом инфернальном царстве он смел давить |
Even into its deepest pit and darkest core, |
Даже в его глубочайшую яму и темнейшее ядро, |
Perturbed its tenebrous base, dared to contest |
Приводя в смятение его мрачный фундамент, смел
спорить |
Its ancient privileged right and absolute force: |
С его старинным привилегированным правом и
абсолютною силой: |
In Night he plunged to know her dreadful heart, |
В Ночь он нырял, чтобы узнать ее страшное
сердце, |
In Hell he sought the root and cause of Hell. |
В Аду он искал причину и корень Ада. |
Its anguished gulfs opened in his own breast; |
Мучимые бездны Ада в его собственной груди
отрывались; |
He listened to clamours of its crowded pain, |
Он прислушивался к шуму его переполненной
толпами боли, |
The heart-beats of its fatal loneliness. |
К ударам сердца его фатального одиночества. |
Above was a chill deaf eternity. |
Свыше был глухой вечности голод. |
In vague tremendous passages of Doom |
В смутных страшных проходах Рока |
He heard the goblin Voice that guides to slay, |
Он слышал гоблинский Голос, что ведет, чтобы
убить, |
And faced the enchantments of the demon Sign, |
И встречал колдовства демонического Знака, |
And traversed the ambush of the opponent Snake. |
И миновал засаду враждебной Змеи. |
In menacing tracts, in tortured solitudes |
В угрожающих трактах, в безлюдьях измученных |
Companionless he roamed through desolate ways |
Одиноко он странствовал по дорогам
заброшенным, |
Where the red Wolf waits by the fordless stream |
Где красный Волк ждет за рекою без брода |
And Death's black eagles scream to the precipice, |
И Смерти черные орлы над обрывом вопят, |
And met the hounds of bale who hunt men's hearts |
И встречал руки беды, что охотится на сердца
людей, |
Baying across the veldts of Destiny, |
По степям Судьбы преследуя, |
In footless battlefields of the Abyss |
В непроходимых полях битвы Пучины |
Fought shadowy combats in mute eyeless depths, |
Вел призрачные сражения в немых недоступных
глазу глубинах, |
Assaults of Hell endured and Titan strokes |
Нападения Ада и Титанические удары выдерживал |
And bore the fierce inner wounds that are slow to heal. |
И нес жестокие внутренние раны, что
излечиваются медленно. |
A prisoner of a hooded magic Force, |
Заключенный облаченной в капюшон магической
Силы, |
Captured and trailed in Falsehood's lethal net |
Захваченный и увлекаемый в Фальши летальные
сети |
And often strangled in the noose of grief, |
И часто удушаемый в петле горя |
Or cast in the grim morass of swallowing doubt, |
Или бросаемый в беспощадную трясину сомнения
гложущего, |
Or shut into pits of error and despair, |
Или в ямах ошибки и отчаяния запертый, |
He drank her poison draughts till none was left. |
Он пил ее ядовитые глотки, пока ничего не
осталось. |
In a world where neither hope nor joy could come |
В мире, куда ни одна надежа и радость прийти не
могли, |
The ordeal he suffered of evil's absolute reign, |
Абсолютного господства зла он терпел
испытание тяжкое, |
Yet kept intact his spirit's radiant truth. |
Но хранил нетронутой своего духа лучистую
правду. |
Incapable of motion or of force, |
Не способный на движение или на силу, |
In Matter's blank denial gaoled and blind, |
В Материи пустом отрицании заточенный и
ослепленный, |
Pinned to the black inertia of our base |
Пригвожденный к черной инерции нашей основы, |
He treasured between his hands his flickering soul. |
Он хранил меж своими руками свою душу
мерцающую. |
His being ventured into mindless Void, |
Его существо в бездумную Пустоту решилось
пуститься, |
Intolerant gulfs that knew not thought nor sense; |
Бездны нетерпящие, что не знали ни мысли, ни
чувства; |
Thought ceased, sense failed, his soul still saw and knew. |
Мысль прекратилась, чувство пало, его душа еще
знала и видела. |
In atomic parcellings of the Infinite |
В частицах Бесконечного атомных |
Near to the dumb beginnings of lost Self, |
Близко к бессловесным началам Себя
утраченного, |
He felt the curious small futility |
Он чувствовал маленькую курьезную тщетность |
Of the creation of material things. |
Творения материальных вещей. |
Or, stifled in the Inconscient's hollow dusk, |
Или, задыхаясь в сумерках пустых Несознания, |
He sounded the mystery dark and bottomless |
Он мерил мистерию, бездонную, темную, |
Of the enormous and unmeaning deeps |
Бессмысленных и громадных глубин, |
Whence struggling life in a dead universe rose. |
Откуда борющаяся жизнь в мертвой вселенной
поднялась. |
There in the stark identity lost by mind |
Там в полной идентичности, утраченной разумом, |
He felt the sealed sense of the insensible world |
Он ощущал запечатанный смысл мира
бесчувственного |
And a mute wisdom in the unknowing Night. |
И немую мудрость в незнающей Ночи. |
Into the abysmal secrecy he came |
В пучинную тайну пришел он, |
Where darkness peers from her mattress, grey and nude, |
Где тьма проступает из ее матраса, нагого и
серого, |
And stood on the last locked subconscient's floor |
И стоял на последнем запертом этаже
подсознания, |
Where Being slept unconscious of its thoughts |
Где Существо спало, не осознавая своих мыслей, |
And built the world not knowing what it built. |
И строило мир, не зная, что оно строит. |
There waiting its hour the future lay unknown, |
Там, ожидая своего грядущего часа, лежало
неведомое, |
There is the record of the vanished stars. |
Там находится запись исчезнувших звезд. |
There in the slumber of the cosmic Will |
Там в дремоте космической Воли |
He saw the secret key of Nature's change. |
Он увидел тайный ключ к изменению Природы. |
A light was with him, an invisible hand |
Свет был с ним, рука незримая |
Was laid upon the error and the pain |
Была положена на ошибку и боль, |
Till it became a quivering ecstasy, |
Пока та не стала экстазом трепещущим, |
The shock of sweetness of an arm's embrace. |
Шоком сладости объятия рук. |
He saw in Night the Eternal's shadowy veil, |
Он видел в Ночи вуаль тенистую Вечного, |
Knew death for a cellar of the house of life, |
Узнал смерть как погреб дома жизни, |
In destruction felt creation's hasty pace, |
В разрушении ощутил творения шаг торопливый, |
Knew loss as the price of a celestial gain |
Узнал утрату как цену за выигрыш небесный |
And hell as a short cut to heaven's gates. |
И ад - как кратчайший путь к воротам небес. |
Then in Illusion's occult factory |
Тогда в оккультной фабрике Иллюзии |
And in the Inconscient's magic printing-house |
И в магической типографии Несознания |
Torn were the formats of the primal Night |
Форматы первобытной Ночи порваны были |
And shattered the stereotypes of Ignorance. |
И разбиты наборы Неведения. |
Alive, breathing a deep spiritual breath, |
Живая, дышащая глубоких духовным дыханием, |
Nature expunged her stiff mechanical code |
Природа перечеркнула свой непреклонный
механический кодекс |
And the articles of the bound soul's contract, |
И связанной души контракта параграфы, |
Falsehood gave back to Truth her tortured shape. |
Фальшь отдала назад Истине ее мучимую форму. |
Annulled were the tables of the law of Pain, |
Аннулированы были таблички закона Страдания, |
And in their place grew luminous characters. |
И на их месте появились светлые буквы. |
The skilful Penman's unseen finger wrote |
Искусного Писца незримый палец чертил |
His swift intuitive calligraphy; |
Его интуитивную каллиграфию быструю; |
Earth's forms were made his divine documents, |
Формы Земли были его божественными
документами сделаны, |
The wisdom embodied mind could not reveal, |
Мудрость воплотила то, что открыть не мог
разум, |
Inconscience chased from the world's voiceless breast; |
Несознание из безгласной груди мира прогнано; |
Transfigured were the fixed schemes of reasoning Thought. |
Трансфигурированы были фиксированные схемы
рассуждающей Мысли. |
Arousing consciousness in things inert, |
Пробуждая сознание в инертных вещах, |
He imposed upon dark atom and dumb mass |
Он навязывал темному атому и немой массе |
The diamond script of the Imperishable, |
Алмазный почерк Непреходящего. |
Inscribed on the dim heart of fallen things |
Вырезал на смутном сердце падших вещей |
A paean-song of the free Infinite |
Свободного Бесконечного победную песнь |
And the Name, foundation of eternity, |
И Имя, фундамент вечности, |
And traced on the awake exultant cells |
И выводил на проснувшихся ликующих клетках |
In the ideographs of the Ineffable |
В идеограммах Невыразимого |
The lyric of the love that waits through Time |
Лирический стих любви, что ждет во Времени, |
And the mystic volume of the Book of Bliss |
И мистический том Книги Блаженства, |
And the message of the superconscient Fire. |
И послание суперсознательного Пламени. |
Then life beat pure in the corporeal frame; |
Затем жизнь забила чистая в телесном каркасе; |
The infernal Gleam died and could slay no more. |
Инфернальное Мерцание умерло и убивать не
могло больше. |
Hell split across its huge abrupt fa‡ade |
Ад раскололся в своем огромном резком фасаде |
As if a magic building were undone, |
Словно магическое здание было разрушено, |
Night opened and vanished like a gulf of dream. |
Ночь открылась и исчезла как грезы пучина. |
Into being's gap scooped out as empty Space |
В брешь существа, вычерпанную как пустое
Пространство, |
In which she had filled the place of absent God, |
В котором она заполняла место отсутствующего
Бога, |
There poured a wide intimate and blissful Dawn; |
Полился просторный близкий и блаженный
Рассвет; |
Healed were all things that Time's torn heart had made |
Излечены были все вещи, что раненное сердце
Времени сделало, |
And sorrow could live no more in Nature's breast: |
И горе не могло больше жить у Природы в груди: |
Division ceased to be, for God was there. |
Разделение прекратилось, ибо там был Бог. |
The soul lit the conscious body with its ray, |
Душа освещала своим лучом тело сознательное. |
Matter and spirit mingled and were one. |
Материя и дух смешались и стали едины. |
|
|
End of Canto Eight |
Конец песни восьмой |
|
|