Sri Aurobindo |
Шри Ауробиндо |
|
|
SAVITRI |
САВИТРИ |
A Legend and a Symbol |
Символ и легенда |
|
|
PART TWO |
ЧАСТЬ ВТОРАЯ |
|
|
BOOK FOUR |
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ |
The Book of Birth and Quest |
Книга рождения и поиска |
|
|
Canto One |
Песнь первая |
The Birth and Childhood of the Flame |
Рождение и детство Пламени |
|
|
A Maenad of the cycles of desire |
Менада циклов желания, |
Around a Light she must not dare to touch, |
Вокруг Светила, которого не смеет касаться, |
Hastening towards a far-off unknown goal |
Спеша к далекой, неведомой цели, |
Earth followed the endless journey of the Sun. |
Земля следовала за бесконечным путешествием
Солнца. |
A mind but half-awake in the swing of the void |
Разум, но полупроснувшийся, в качании пустоты |
On the bosom of Inconscience dreamed out life |
На груди Несознания выдумывал жизнь |
And bore this finite world of thought and deed |
И нес этот конечный мир мысли и дела |
Across the immobile trance of the Infinite. |
Сквозь неподвижный транс Бесконечности. |
A vast immutable silence with her ran: |
Обширное и неизменное с нею бежало молчание: |
Prisoner of speed upon a jewelled wheel, |
Пленница скорости на украшенном
драгоценностями колесе, |
She communed with the mystic heart in Space. |
Она общалась с мистическим сердцем в
Пространстве. |
Amid the ambiguous stillness of the stars |
Среди неясной тишины звезд |
She moved towards some undisclosed event |
Она к какому-то нераскрытому событию двигалась
|
And her rhythm measured the long whirl of Time. |
И ее ритм отмерял долгое кружение Времени. |
In ceaseless motion round the purple rim |
В непрестанном вращении по пурпурному ободу |
Day after day sped by like coloured spokes, |
День за днем спешил как спицы расцвеченные, |
And through a glamour of shifting hues of air |
И сквозь чары переменчивых воздушных оттенков |
The seasons drew in linked significant dance |
Сезоны шествовали в связном многозначительном
танце |
The symbol pageant of the changing year. |
Символическим карнавалом изменяющегося года. |
Across the burning languor of the soil |
Сквозь горячее томление почвы |
Paced Summer with his pomp of violent noons |
Шагало Лето в своей пышности неистовых полдней
|
And stamped his tyranny of torrid light |
И штамповало свою тиранию знойного света |
And the blue seal of a great burnished sky. |
И голубую печать огромного блестящего неба. |
Next through its fiery swoon or clotted knot |
Затем сквозь его огненный обморок и спекшийся
узел |
Rain-tide burst in upon torn wings of heat, |
Поток дождя ворвался на изорванных крыльях
жары, |
Startled with lightnings air's unquiet drowse, |
Вспугнул молниями дрему беспокойную воздуха, |
Lashed with life-giving streams the torpid soil, |
Хлестал животворными струями оцепенелую
землю, |
Overcast with flare and sound and storm-winged dark |
Закрылись за вспышками, шумом и штормокрылою
мглой |
The star-defended doors of heaven's dim sleep, |
Звездные двери небесного смутного сна |
Or from the gold eye of her paramour |
И от золотого глаза ее возлюбленного |
Covered with packed cloud-veils the earth's brown face. |
Скрылся затянутый пеленой туч земли
коричневый лик. |
Armies of revolution crossed the time-field, |
Армии революции пересекали поле времени, |
The clouds' unending march besieged the world, |
Туч нескончаемый марш осаждал мир, |
Tempests' pronunciamentos claimed the sky |
Голос бури требовал неба |
And thunder drums announced the embattled gods. |
И громовые барабаны возвещали боевой строй
богов. |
A traveller from unquiet neighbouring seas, |
Путник из беспокойных соседних морей, |
The dense-maned monsoon rode neighing through earth's hours: |
Густогривый муссон со ржанием скакал сквозь
земные часы; |
Thick now the emissary javelins: |
Толсты ныне копья посланцев: |
Enormous lightnings split the horizon's rim |
Огромные молнии расщепляли обод горизонта |
And, hurled from the quarters as from contending camps, |
И, швыряемые с разных сторон как из
соперничающих лагерей, |
Married heaven's edges steep and bare and blind: |
Соединяли края неба, крутые, нагие и темные: |
A surge and hiss and onset of huge rain, |
Волны, свист, натиск проливного дождя, |
The long straight sleet-drift, clamours of winged storm-charge, |
Дождя со снегом полотна, рев полета штормового
заряда, |
Throngs of wind-faces, rushing of wind-feet |
Толпы лиц ветра, бег ног ветра, |
Hurrying swept through the prone afflicted plains: |
Спешащих промчаться по распростертым долинам: |
Heaven's waters trailed and dribbled through the drowned land. |
Воды небес свисали и сеялись над залитыми
странами. |
Then all was a swift stride, a sibilant race, |
Все было быстрым бегом, свистящим потоком, |
Or all was tempest's shout and water's fall. |
Криком бури, падением воды. |
A dimness sagged on the grey floor of day, |
Муть моросила на серый пол дня, |
Its dingy sprawling length joined morn to eve, |
Его тусклая протяженность соединяла утро и
вечер, |
Wallowing in sludge and shower it reached black dark. |
Погружаясь в слякоть и ливень, он достигал
черной мглы. |
Day a half darkness wore as its dull dress. |
День носил сумерки как скучное платье. |
Light looked into dawn's tarnished glass and met |
Свет гляделся в стекло ненастного утра,
встречая |
Its own face there, twin to a half-lit night's: |
Свой собственный лик, близнеца
полуосвещенного облика ночи: |
Downpour and drip and seeping mist swayed all |
Ливень, влажный туман и моросящий дождь
правили всем |
And turned dry soil to bog and reeking mud: |
И превратили иссохшую землю в болото и парящую
грязь: |
Earth was a quagmire, heaven a dismal block. |
Земля стала трясиной, небо - глыбой тяжелой. |
None saw through dank drenched weeks the dungeon sun. |
Промозглыми неделями не видно заточенного
солнца. |
Even when no turmoil vexed air's sombre rest, |
Даже когда стихал шум, досаждавший покою
мрачному воздуха, |
Or a faint ray glimmered through weeping clouds |
Или слабый луч сквозь плачущие облака
пробивался, |
As a sad smile gleams veiled by returning tears, |
Словно печальная улыбка блеснувшая, скрытая
возвращением слез, |
All promised brightness failed at once denied |
Всеобещающая яркость тотчас же скрывалась |
Or, soon condemned, died like a brief-lived hope. |
Или, наскоро приговоренная, умирала мимолетной
надеждой. |
Then a last massive deluge thrashed dead mire |
И новый массив хлестал мертвую грязь, |
And a subsiding mutter left all still, |
И падающее бормотание тишину прекращало, |
Or only the muddy creep of sinking floods |
Лишь затопляющего половодья содрогание грязи, |
Or only a whisper and green toss of trees. |
Лишь шелест и зеленое метание деревьев. |
Earth's mood now changed; she lay in lulled repose, |
Но вот настроение Земли изменилось; она,
убаюканная покоем, лежала, |
The hours went by with slow contented tread: |
Часы проходили довольной, медленной поступью: |
A wide and tranquil air remembered peace, |
Просторный и спокойный воздух вспомнил мир, |
Earth was the comrade of a happy sun. |
Земля стала товарищем счастливого солнца. |
A calmness neared as of the approach of God, |
Пришла тишина как приближение Бога, |
A light of musing trance lit soil and sky |
Свет размышляющего транса лежал на земле и на
небе, |
And an identity and ecstasy |
И тождество и экстаз |
Filled meditation's solitary heart. |
Наполняли медитации уединенное сердце. |
A dream loitered in the dumb mind of Space, |
В немом разуме Пространства медлила греза, |
Time opened its chambers of felicity, |
Время раскрыло свои кладовые блаженства, |
An exaltation entered and a hope: |
Вошли восторг и надежда: |
An inmost self looked up to a heavenlier height, |
Сокровенная самость глядела в небесные выси, |
An inmost thought kindled a hidden flame |
Сокровенная мысль зажгла скрытое пламя, |
And the inner sight adored an unseen sun. |
И внутренний взор поклонялся незримому солнцу.
|
Three thoughtful seasons passed with shining tread |
Сияющей поступью прошли три сезона задумчивых |
And scanning one by one the pregnant hours |
И, наблюдая один за другим полные смысла часы, |
Watched for a flame that lurked in luminous depths, |
Поджидали пламя, затаившееся в светлых
глубинах, |
The vigil of some mighty birth to come. |
Грядущего бодрствования некоего могучего
рождения. |
Autumn led in the glory of her moons |
Осень в славу ее лун вела |
And dreamed in the splendour of her lotus pools |
И грезила в пышности своих лотосовых омутов, |
And Winter and Dew-time laid their calm cool hands |
Сезон дождей и зима положили свои холодные,
тихие руки |
On Nature's bosom still in a half sleep |
На грудь Природы, еще в полусне, |
And deepened with hues of lax and mellow ease |
И углубляли неопределенными и мягкими
оттенками покоя |
The tranquil beauty of the waning year. |
Безмятежную прелесть убывавшего года. |
Then Spring, an ardent lover, leaped through leaves |
Затем Весна, горячий Любовник, прыгнул сквозь
листья |
And caught the earth-bride in his eager clasp; |
И поймал землю-невесту в пылком объятии; |
His advent was a fire of irised hues, |
Его приход был огнем перелива оттенков, |
His arms were a circle of the arrival of joy. |
Его руки были кругом прибытия радости. |
His voice was a call to the Transcendent's sphere |
Его голос был зовом в Трансцендентального
сферу, |
Whose secret touch upon our mortal lives |
Чье касание тайное к нашим смертным жизням
хранит |
Keeps ever new the thrill that made the world, |
Вечно юный трепет, что мир сотворил, |
Remoulds an ancient sweetness to new shapes |
И отливает древнюю сладость в новые формы, |
And guards intact unchanged by death and Time |
И сберегает неизменный смертью и Временем |
The answer of our hearts to Nature's charm |
Ответ наших сердец на очарование Природы, |
And keeps for ever new, yet still the same, |
Хранит вечно новым, но все еще прежним, |
The throb that ever wakes to the old delight |
Биение, что всегда просыпается в древнем
восторге, |
And beauty and rapture and the joy to live. |
В красоте, в наслаждении, в радости жить. |
His coming brought the magic and the spell; |
Его приход нес очарование, магию, |
At his touch life's tired heart grew glad and young; |
В его касании усталое сердце жизни становилось
молодым и довольным; |
He made joy a willing prisoner in her breast. |
Он давал радость добровольному пленнику в
груди у Природы. |
His grasp was a young god's upon earth's limbs: |
Юного бога было его объятие земли: |
Changed by the passion of his divine outbreak |
Плененное страстью его божественной вспышки, |
He made her body beautiful with his kiss. |
Он делал ее тело прекрасным своим поцелуем. |
Impatient for felicity he came, |
Он пришел, нетерпеливый в блаженстве, |
High-fluting with the co‹l's happy voice, |
Высоко поющий голосом суматохи счастливым, |
His peacock turban trailing on the trees; |
В павлиньем тюрбане, волочащемся по деревьям; |
His breath was a warm summons to delight, |
Его дыхание было горячим призывом к восторгу, |
The dense voluptuous azure was his gaze. |
Глубокой, сладострастной лазурью был его
взгляд. |
A soft celestial urge surprised the blood |
Мягкий небесный толчок взволновал кровь, |
Rich with the instinct of God's sensuous joys; |
Полную инстинкта чувственных радостей Бога; |
Revealed in beauty, a cadence was abroad |
Обнаруживаемая в прекрасном каденция была
всюду, |
Insistent on the rapture-thrill in life: |
Настойчивая в восторженном трепете жизни: |
Immortal movements touched the fleeting hours. |
Бессмертные движения касались быстротечных
часов. |
A godlike packed intensity of sense |
Божественно сжатая интенсивность чувства |
Made it a passionate pleasure even to breathe; |
Делала страстным наслаждением даже дыхание; |
All sights and voices wove a single charm. |
Все, что видно и слышно, было соткано одним
обаянием. |
The life of the enchanted globe became |
Жизнь на земле очарованной стала |
A storm of sweetness and of light and song, |
Штормом сладости, света и песни, |
A revel of colour and of ecstasy, |
Пиром цвета, экстаза, |
A hymn of rays, a litany of cries: |
Гимном лучей, литанией криков: |
A strain of choral priestly music sang |
Напряжение хорала священного пения |
And, swung on the swaying censer of the trees, |
И качавшегося кадила деревьев |
A sacrifice of perfume filled the hours. |
Жертвенный аромат наполняли часы. |
Asocas burned in crimson spots of flame, |
Ашока горела во всполохах красных огня, |
Pure like the breath of an unstained desire |
Чистый, как незамутненное желанием дыхание, |
White jasmines haunted the enamoured air, |
Белый жасмин преследовал воздух влюбленный, |
Pale mango-blossoms fed the liquid voice |
Бледное цветение манго питало голос текучий |
Of the love-maddened co‹l, and the brown bee |
Суматохи безумной любви, и коричневая пчела |
Muttered in fragrance mid the honey-buds. |
Бормотала в душистой сердцевине медовых
бутонов. |
The sunlight was a great god's golden smile. |
Солнечный свет был великого бога золотою
улыбкой. |
All Nature was at beauty's festival. |
Вся Природа была фестивалем прекрасного. |
|
|
_____In this high signal moment of the
gods |
_____В этот момент богов
знаменательный, |
Answering earth's yearning and her cry for bliss, |
Отвечая земному томлению и крику ее о
блаженстве, |
A greatness from our other countries came. |
Из иных стран величие пришло. |
A silence in the noise of earthly things |
Молчание в шуме созданий земли |
Immutably revealed the secret Word, |
Неизменно обнаруживало тайное Слово, |
A mightier influx filled the oblivious clay: |
Мощнейший напор заполнил глину забывчивую: |
A lamp was lit, a sacred image made. |
Лампа была зажжена, святой образ создан. |
A mediating ray had touched the earth |
Связующий луч коснулся земли |
Bridging the gulf between man's mind and God's; |
Мостом над пропастью меж умом человека и Бога; |
Its brightness linked our transience to the Unknown. |
Его яркость присоединила нашу скоротечность к
Неведомому. |
A spirit of its celestial source aware |
Дух, сознающий свой небесный источник, |
Translating heaven into a human shape |
Переводящий небо в человеческую форму, |
Descended into earth's imperfect mould |
Спустился в земную несовершенную плоть, |
And wept not fallen to mortality, |
Но не рыдал, пав в смертность, |
But looked on all with large and tranquil eyes. |
А спокойно смотрел на все глазами широкими. |
One had returned from the transcendent planes |
Она вернулась из трансцендентальных равнин |
And bore anew the load of mortal breath, |
И смертного дыхания вновь несет ношу, |
Who had striven of old with our darkness and our pain; |
Она, что издревле билась с нашей болью и тьмой, |
She took again her divine unfinished task: |
За свою незаконченную божественную задачу
снова берется: |
Survivor of death and the aeonic years, |
Пережив смерть и годы эпох, |
Once more with her fathomless heart she fronted Time. |
Еще раз своим бездонным сердцем она встретила
Время. |
Again there was renewed, again revealed |
Здесь вновь возрожденная, вновь обнаруженная, |
The ancient closeness by earth-vision veiled, |
Древняя близость, завуалированная земным
внешним обликом, |
The secret contact broken off in Time, |
Тайный контакт, разорванный во Времени, |
A consanguinity of earth and heaven, |
Единокровность земли и небес, |
Between the human portion toiling here |
Между человеческой частью, трудящейся здесь, |
And an as yet unborn and limitless Force. |
И безграничной Силой, еще не рожденной. |
Again the mystic deep attempt began, |
Еще раз мистическая глубина начинает попытку, |
The daring wager of the cosmic game. |
В космической игре сделала отважную ставку. |
For since upon this blind and whirling globe |
Ибо с тех пор, как на этом слепом и кружащемся
шаре |
Earth-plasm first quivered with the illumining mind |
Плазма земли впервые дрожала, освещенная
разумом, |
And life invaded the material sheath |
И жизнь пробила материальную корку, |
Afflicting Inconscience with the need to feel, |
Тревожа Несознание потребностью чувствовать, |
Since in Infinity's silence woke a word, |
С тех пор, как в тишине Бесконечности
пробуждалося слово, |
A Mother-wisdom works in Nature's breast |
Мудрость Матери трудится в груди у Природы, |
To pour delight on the heart of toil and want |
Чтобы лить восторг на сердце труда и нужды |
And press perfection on life's stumbling powers, |
И спотыкающиеся силы жизни совершенством
поддерживать; |
Impose heaven-sentience on the obscure abyss |
Навязывая чувствительность неба тусклой
пучине, |
And make dumb Matter conscious of its God. |
Заставляя осознавать своего Бога немую
Материю. |
Although our fallen minds forget to climb, |
Хотя наш падший разум забывает подниматься, |
Although our human stuff resists or breaks, |
Хотя противится и разрушается наша плоть
человеческая, |
She keeps her will that hopes to divinise clay; |
Она хранит свою волю, что надеется обожествить
глину; |
Failure cannot repress, defeat o'erthrow; |
Неудача не может сломить, поражение - одержать
верх; |
Time cannot weary her nor the Void subdue, |
Время не может ее утомить, Пустота - подчинить, |
The ages have not made her passion less; |
Эпохи страсть ее не уменьшили; |
No victory she admits of Death or Fate. |
Она не допускает победы Смерти иль Рока. |
Always she drives the soul to new attempt; |
Всегда она побуждает душу к новой попытке; |
Always her magical infinitude |
Всегда ее бесконечность магическая |
Forces to aspire the inert brute elements; |
Принуждает животные инертные элементы
стремиться; |
As one who has all infinity to waste, |
Как тот, кто должен растратить всю
бесконечность, |
She scatters the seed of the Eternal's strength |
Она силы Вечного семя бросает |
On a half-animate and crumbling mould, |
В полуживую плоть разрушающуюся, |
Plants heaven's delight in the heart's passionate mire, |
Ростки восторга небес в страстную трясину
сердца сажает, |
Pours godhead's seekings into a bare beast frame, |
Вливает поиски божества в нагую животную
форму, |
Hides immortality in a mask of death. |
Под маской смерти прячет бессмертие. |
Once more that Will put on an earthly shape. |
Вновь та Воля земную оболочку надела. |
A Mind empowered from Truth's immutable seat |
Разум, уполномоченный Правдой на незыблемом
троне, |
Was framed for vision and interpreting act |
Для видения и интерпретирующего акта был
сформирован |
And instruments were sovereignly designed |
И были суверенно спроектированы инструменты, |
To express divinity in terrestrial signs. |
Чтобы божество выразить в знаках земных. |
Outlined by the pressure of this new descent |
Очерченное прессом этого нисхождения нового |
A lovelier body formed than earth had known. |
Ваялось более прекрасное тело, чем земля знала
раньше. |
As yet a prophecy only and a hint, |
Еще только пророчество, только намек, |
The glowing arc of a charmed unseen whole, |
Пылающая радуга очаровательного, незримого
целого, |
It came into the sky of mortal life |
Дитя в небо смертной жизни вошло, |
Bright like the crescent horn of a gold moon |
Светлое, как золоторогий месяц растущий, |
Returning in a faint illumined eve. |
Возвращающийся в вечерние сумерки. |
At first glimmering like an unshaped idea |
Вначале, мерцая, как идея неясная, |
Passive she lay sheltered in wordless sleep, |
Пассивно она лежала, спрятанная во сне
бессловесном, |
Involved and drowned in Matter's giant trance, |
Вовлеченная и утопленная в гигантском трансе
Материи, |
An infant heart of the deep-caved world-plan |
Младенческое сердце мирового плана, скрытого в
глубокой пещере, |
In cradle of divine inconscience rocked |
В колыбели божественного несознания качалась, |
By the universal ecstasy of the suns. |
Вселенским экстазом солнц убаюканная. |
Some missioned Power in the half-wakened frame |
Некая Сила, посланная в полупроснувшуюся
плоть, |
Nursed a transcendent birth's dumb glorious seed |
Вскармливала трансцендентального рождения
бессловесное славное семя |
For which this vivid tenement was made. |
Для которого это яркое вместилище было
сделано. |
But soon the link of soul with form grew sure; |
Но скоро связь души и формы стала уверенной; |
Flooded was the dim cave with slow conscient light, |
Смутная пещера заполнилась медленным
сознательным светом, |
The seed grew into a delicate marvellous bud, |
Семя выросло в деликатный дивный бутон, |
The bud disclosed a great and heavenly bloom. |
Который затем великим небесным цветком
распустился. |
At once she seemed to found a mightier race. |
В то же время она казалась основателем более
могущественной расы. |
Arrived upon the strange and dubious globe |
Дитя, внутренне помнящее свой дальний дом, |
The child remembering inly a far home |
Достигло странного и ненадежного глобуса |
Lived guarded in her spirit's luminous cell, |
И жило, в светлой келье своего духа хранимое, |
Alone mid men in her diviner kind. |
Среди людей одинокая в своем божественном
роде. |
Even in her childish movements could be felt |
Даже в ее детских движениях можно было
почувствовать |
The nearness of a light still kept from earth, |
Близость света, от земли пока что хранимого, |
Feelings that only eternity could share, |
Чувства, которыми только вечность может
владеть, |
Thoughts natural and native to the gods. |
Естественные и родные богам мысли. |
As needing nothing but its own rapt flight |
Словно не нуждаясь ни в чем, кроме своего
полета восторженного, |
Her nature dwelt in a strong separate air |
Ее природа жила в разреженном воздухе, |
Like a strange bird with large rich-coloured breast |
Словно странная птица с широкой, ярко
раскрашенной грудью, |
That sojourns on a secret fruited bough, |
Что живет на тайной ветке фруктовой, |
Lost in the emerald glory of the woods |
Затерянной в изумрудной славе лесов, |
Or flies above divine unreachable tops. |
Или что летит над божественными, недостижимыми
вершинами. |
Harmoniously she impressed the earth with heaven. |
Гармонично она отпечатала на земле небо. |
Aligned to a swift rhythm of sheer delight |
Чередой быстрого ритма восторга полнейшего, |
And singing to themselves her days went by; |
Напевая себе, ее дни проходили; |
Each minute was a throb of beauty's heart; |
Каждая минута была красоты сердца пульсом, |
The hours were tuned to a sweet-toned content |
Часы на сладкозвучное удовольствие были
настроены, |
Which asked for nothing, but took all life gave |
Что ни о чем не спрашивало, а принимало все,
данное жизнью, |
Sovereignly as her nature's inborn right. |
Суверенно, как своей природы прирожденное
право. |
Near was her spirit to its parent Sun, |
Близко был ее дух к своему родителю-Солнцу, |
The Breath within to the eternal joy. |
К вечной радости было близко Дыхание внутри. |
The first fair life that breaks from Nature's swoon, |
Первая светлая жизнь, что из обморока
природного рвется, |
Mounts in a line of rapture to the skies; |
Поднимается к небу нитью восторга; |
Absorbed in its own happy urge it lives, |
Поглощенная в свой собственный счастливый
импульс живет, |
Sufficient to itself, yet turned to all: |
Самодостаточная, но повернутая при том ко
всему. |
It has no seen communion with its world, |
Она не имеет зримого общения со своим миром, |
No open converse with surrounding things. |
Явной беседы со своим окружением. |
There is a oneness native and occult |
Там есть единство врожденного и оккультного, |
That needs no instruments and erects no form; |
Которое не нуждается в инструментах, не
устанавливает форм; |
In unison it grows with all that is. |
Со всем что есть, она растет в унисон, |
All contacts it assumes into its trance, |
Все контакты воспринимает она в своем трансе, |
Laugh-tossed consents to the wind's kiss and takes |
Всплеском смеха соглашается на поцелуй ветра и
принимает |
Transmutingly the shocks of sun and breeze: |
Трансмутируя импульсы солнца и бриза: |
A blissful yearning riots in its leaves, |
Полное блаженства томление в ее листьях
бунтует, |
A magic passion trembles in its blooms, |
Магическая страсть в ее бьется цветах, |
Its boughs aspire in hushed felicity. |
Ее ветви стремятся в безмолвном счастье. |
An occult godhead of this beauty is cause, |
Оккультное божество - красоты этой причина, |
The spirit and intimate guest of all this charm, |
Дух и сокровенный гость всего очарования
этого, |
This sweetness's priestess and this reverie's muse. |
Этой сладости жрица, мечты этой дума. |
Invisibly protected from our sense |
Незримо защищенная от нашего чувства |
The Dryad lives drenched in a deeper ray |
Дриада живет в луче более глубоком |
And feels another air of storms and calms |
И ощущает иной воздух покоя и шторма, |
And quivers inwardly with mystic rain. |
Трепещет внутренне с мистическим ливнем. |
This at a heavenlier height was shown in her. |
Это в более небесных высях в ней показалось. |
Even when she bent to meet earth's intimacies |
Даже когда она склонилась, чтобы встретить
земные объятия, |
Her spirit kept the stature of the gods; |
Ее дух сохранил рост богов; |
It stooped but was not lost in Matter's reign. |
Согнулся, но не затерялся в царстве Материи. |
A world translated was her gleaming mind, |
Переведенный мир был ее сверкающим разумом, |
And marvel-mooned bright crowding fantasies |
Толпы дивно-лунных, ярких фантазий |
Fed with spiritual sustenance of dreams |
Вскармливали духовною пищею грез |
The ideal goddess in her house of gold. |
Идеальную богиню в ее доме из золота. |
Aware of forms to which our eyes are closed, |
Осознавая формы, к которым глаза наши закрыты, |
Conscious of nearnesses we cannot feel, |
Близость, которую мы не можем почувствовать, |
The Power within her shaped her moulding sense |
Внутри нее Сила чувство ваяла, ее формирующее, |
In deeper figures than our surface types. |
В формах более глубоких чем образцы наши
поверхностные. |
An invisible sunlight ran within her veins |
Невидимый солнечный свет бежал внутри ее вен |
And flooded her brain with heavenly brilliances |
И небесной яркостью заливал ее разум, |
That woke a wider sight than earth could know. |
Которая пробудила зрение, что шире земного. |
Outlined in the sincerity of that ray |
Очерченные того луча искренностью, |
Her springing childlike thoughts were richly turned |
Ее зарождающиеся детские мысли превратились |
Into luminous patterns of her soul's deep truth, |
В сияющие образцы глубокой правды души, |
And from her eyes she cast another look |
И иной взгляд на все вокруг она посылала, |
On all around her than man's ignorant view. |
Чем взор человека невежественный. |
All objects were to her shapes of living selves |
Все объекты были для нее живых самостей
формами, |
And she perceived a message from her kin |
И от своего рода она принимала послания |
In each awakening touch of outward things. |
В каждом пробуждающем касании извне. |
Each was a symbol power, a vivid flash |
Каждое было символом силы, яркою вспышкой |
In the circuit of infinities half-known; |
В бесконечного полузнания круге; |
Nothing was alien or inanimate, |
Ничто не было чуждо иль мертво, |
Nothing without its meaning or its call. |
Ничто без своего значения и зова. |
For with a greater Nature she was one. |
Ибо с более великой Природой была едина она. |
As from the soil sprang glory of branch and flower, |
Как из грязи родилась слава ветвей и цветов, |
As from the animal's life rose thinking man, |
Как мыслящий человек встал из жизни животных, |
A new epiphany appeared in her. |
Новое прозрение в ней появилось. |
A mind of light, a life of rhythmic force, |
Разум света, жизнь ритмической силы, |
A body instinct with hidden divinity |
Телесный инстинкт со скрытой божественностью |
Prepared an image of the coming god; |
Готовили образ грядущего бога; |
And when the slow rhyme of the expanding years |
И когда медленный ритм растянувшихся лет |
And the rich murmurous swarm-work of the days |
И густое жужжание роев-работяг дней |
Had honey-packed her sense and filled her limbs, |
Наполнили соты чувств, наполнили члены, |
Accomplishing the moon-orb of her grace, |
Завершая облик ее привлекательности, |
Self-guarded in the silence of her strength |
Самоохраняемое в молчании ее силы |
Her solitary greatness was not less. |
Одинокое величие ее не уменьшилось. |
Nearer the godhead to the surface pressed, |
Ближе бог к поверхности вытолкнут, |
A sun replacing childhood's nebula |
Солнце, сменяющее облачность детства, |
Sovereign in a blue and lonely sky. |
Суверен в пустом синем небе. |
Upward it rose to grasp the human scene: |
Вверх оно поднимается, чтобы овладеть
человеческой сценой: |
The strong Inhabitant turned to watch her field. |
Могучий Обитатель повернулся на поле ее
посмотреть, |
A lovelier light assumed her spirit brow |
Ее одухотворенное лицо объял прекраснейший
свет, |
And sweet and solemn grew her musing gaze; |
Серьезность и сладость росли в ее размышляющем
взоре; |
Celestial-human deep warm slumbrous fires |
Навевающие сон глубокие, теплые огни
небожителя |
Woke in the long fringed glory of her eyes |
Проснулись в длинной кайме красоты ее глаз, |
Like altar-burnings in a mysteried shrine. |
Горящих алтарями в мистичной часовне. |
Out of those crystal windows gleamed a will |
Из этих хрустальных окон воля блестела, |
That brought a large significance to life. |
Что в жизнь смысл обширный несла. |
Holding her forehead's candid stainless space |
За сводом ее прямого, безупречного лба |
Behind the student arch a noble power |
За изучающим сводом благородная сила |
Of wisdom looked from light on transient things. |
Мудрости глядела из света на скоротечные вещи. |
A scout of victory in a vigil tower, |
В сторожевой башне разведчик победы, |
Her aspiration called high destiny down; |
Ее стремление звало вниз высокий удел; |
A silent warrior paced in her city of strength |
Молчаливый боец жил в ее неприступном городе
силы, |
Inviolate, guarding Truth's diamond throne. |
Охраняющий алмазный трон Правды. |
A nectarous haloed moon her passionate heart |
Нектарная окруженная гало луна, ее страстное
сердце, |
Loved all and spoke no word and made no sign, |
Любило всех, не говорило ни слова, не подавало
ни знака, |
But kept her bosom's rapturous secrecy |
Но хранило ее груди тайну восторженную |
A blissful ardent moved and voiceless world. |
Движения блаженного пыла и безмолвного мира1.
(1World - мир. вселенная) |
Proud, swift and joyful ran the wave of life |
Величаво, сладко и радостно волна жизни бежала |
Within her like a stream in Paradise. |
Внутри нее как поток в Парадизе. |
Many high gods dwelt in one beautiful home; |
Много высоких богов жило в одном доме
прекрасном; |
Yet was her nature's orb a perfect whole, |
При этом ее природы орбита была совершенным
целым, |
Harmonious like a chant with many tones, |
Гармоничная, как многоголосая песня, |
Immense and various like a universe. |
Разнообразная и необъятная подобно вселенной. |
The body that held this greatness seemed almost |
Тело, что вмещало это величие, казалось почти |
An image made of heaven's transparent light. |
Образом, созданным из прозрачного света небес. |
Its charm recalled things seen in vision's hours, |
Его очарование напоминало вещи, в часы видения
зримые, |
A golden bridge spanning a faery flood, |
Через феерическое половодье золотой мост
перекинутый, |
A moon-touched palm-tree single by a lake |
Касающаяся луны одинокая пальма у озера, |
Companion of the wide and glimmering peace, |
Компаньон широкого покоя сверкающего, |
A murmur as of leaves in Paradise |
Шуршание, будто листвы в Парадизе |
Moving when feet of the Immortals pass, |
Под идущими ногами Бессмертия, |
A fiery halo over sleeping hills, |
Огненное гало над спящими горами, |
A strange and starry head alone in Night. |
Одна странная и звездная вершина в Ночи. |
|
|
End of Canto One |
Конец первой песни |
|
|