Шри Ауробиндо

САВИТРИ

Символ и легенда

Часть 2. Книга 6. Книга Судьбы

Песнь вторая
Путь Судьбы и проблема страданий

Тишина запечатала декрет окончательный,
Слово Судьбы, что с уст небесных слетело,
Рок утвердивших, не в силах ничто отменить,
Если только воля небес свой курс сама не изменит.
Или так всем это казалось; но в тишине поднялся голос,
Что вопрошал удел неизменный,
Воля, что билась с незыблемой Волей.
Материнское сердце, которое речь роковую услышало,
Что звучала, как зову смерти санкция,
И явилась, как холодный конец надежды и жизни.
И надежда ослабла, как угасшее пламя.
Мать ощущала, как свинцовая рука неизбежная
Вторгается в тайну ею хранимой души
И ее тихое довольство ударяет болью внезапной
И империю ее спокойствия, с трудом завоеванную.
И она до уровня человеческого разума пала,
На поле смертного горя и закона Природы;
Она несла общий жребий людей.
И ощущала то, что обычные сердца во Времени терпят.
Выражая вопрос земли к силе непостижимой,
Королева сейчас обратилась к провидцу, все еще неподвижному:
Пораженная досадой в глубинах Природы,
Участница агонии бессловесных существ,
Всего страдания, всего невежественного крика,
Страстная как горе, вопрошающее небо, она говорила.
Давая взаймы свою речь поверхностной душе на земле,
Она выразила страдание в немом сердце мира
И против своей слепой судьбы бунт человека.
"О провидец, в странной, двойственной природе жизни земли
Для чего безжалостная Неизбежность враждебная
Или холодный каприз воли Создателя,
Для чего случай несчастный или управляемая Случайность,
Что из случайных шагов делают правило
И создают судьбу из минутных эмоций, пришли
В непонятную мистерию Времени
Более ужасной мистерией горя и боли?
Это твой Бог создал этот жестокий закон?
Или некая губительная Сила его работу испортила,
А он стоит, не в силах защитить и спасти?
Фатальное семя было посеяно в фальстарте жизни,
Коли зло родилось в двойне с добром на земной почве.
И первой болезнь появляется разума,
Его боль мышления, его цели жизни искания.
Он искривил в формах зла и добра
Простодушную искренность действий животных;
Он свернул с тропинки прямой, богами тела проложенной,
Ведомый зигзагом неопределенного курса
Жизни, что бродит в поисках цели
В бледном звездном свете с небес мысли;
Неуверенную идею он направляет, волю колеблющуюся.
Потеряна была инстинкта идентичность надежная
Со стрелоподобным острием глубочайшего зрения,
Нарушен уверенный шаг простой прогулки Природы
И свобода, и правда в растущей душе.
Из некой безвозрастной невинности, мира¹,
Привилегии душ, еще рождению не выданных,
Сброшенная в страдание на эту суровую, опасную землю
Наша жизнь рождена в боли и крике.
Хотя земная природа приветствует дыхание неба,
Воодушевляющее Материю волею жить,
Тысячи зол уязвляют часы смертного
И уносят прочь жизни радость естественную;
Наше тело орудием создано ловким,
Но для всех его частей, так ловко спланированных,
Хитро задумано с мастерством демона
Наследство его неизбежное
Смертельной опасности и его особенной боли,
Его уплата налога Судьбы и Времени,
Его способ страдать и умирать.
Таков выкуп за положение наше высокое,
Знак и печать человечества.
Болезней компания страшная
Пришла с ордером на жилье в доме-теле людей,
Поставщики смерти и мучители жизни.
В зловредных впадинах мира,
В его подсознательные пещерах-проходах
Лежа в засаде, ожидают их часа, чтоб прыгнуть,
Осажденный город жизни окружая опасностью:
Пропущенные в цитадель человеческих дней,
Они его силу подтачивают, калечат или убивают внезапно.
Внутри нас летальные кормятся силы;
Из собственных врагов мы делаем наших гостей:
Из своих ям, как звери, они ползут и грызут
Струны лиры музыканта божественного,
Пока протертая и истонченная музыка не умрет
Или с треском не лопнет в последней трагической ноте.
Все, что мы есть – это форт осажденный:
Все, чем мы пытаемся быть, как греза, меняется
В сне неведения Материи сером.
Разум страдает, изувеченный дисгармонией мира
И неприглядностью человеческих дел.
Клад неразумно растрачен или по дешевке продан без пользы
На базаре незрячей судьбы,
Дар бесконечной ценности от богов Времени
Брошен не на месте или в мире беззаботном утерян,
Жизнь – это промахнувшееся чудо, кривое искусство;
Искатель в темном месте неясном,
Плохо вооруженный боец, встречающий удары ужасные,
Несовершенный работник, получивший не по силам задачу,
Невежественный судья проблем, Неведением созданных,
Его полет к небу достигает закрытых ворот, нет ключей к которым,
Его гордые вспышки гаснут в трясине.
На дарах Природы человеку проклятие лежит:
Все пути охвачены противоположностями собственными,
Ошибка – нашей смертной мысли товарищ,
И фальшь в глубокой груди правды таится,
Грех отравляет своими цветами яркими радости
Или красный шрам оставляет, через душу идущий;
Добродетель же есть серое рабство и цель.
На каждом шагу для нас затаилась ловушка.
Чуждый резону и свету духа
Наших действий источник во тьме зарождается;
В невежестве и незнании лежат наши корни.
Бедствий реестр растущий –
Вот счет прошлого и Судьбы книга будущего:
Века громоздят людские преступления и глупости
Поверх бесчисленных толп зол Природы;
Словно каменного груза мира недостаточно было,
Урожай бед упрямо засеивается
Своею рукою в пашне богов
И пожинается трагический, обильно возросший,
Со старых злодейств, похороненных забывчивым Временем.
Он идет за своим собственным выбором в западню Ада,
Это смертное создание – сам себе худший враг.
Его наука – ремесло гибели;
Он грабит землю в ущерб его роду;
Он убивает счастье свое и благо других.
Ничего не выносит из уроков истории, Времени;
Так же, как прежде, на заре юности Времени,
Когда земное невежество бежало по столбовым дорогам Судьбы,
Старые формы зла к душе мира цепляются:
Война превращает в ничто сладкое, улыбающееся спокойствие жизни,
Битвы, грабеж, руины, резня –
До сих пор воюющих племен человека свирепые игры;
В дурацкий час разрушают, что веками построено,
Его безумная ненависть и буйный гнев ставят низко
Красоту и величие, его гением сделанные,
И могучий итог работы народа.
Все, чего от достиг, он тащит к пропасти.
Свое величие превращает в эпос падения и рока;
Его малость довольно ползет через убогость и грязь,
Он призывает на свою голову возмездие неба
И в невзгодах барахтается, что созданы им же.
Соавтор трагедии космоса,
Его воля со смертью в сговоре, с судьбою и временем.
Его появление на земле загадочной краткое
Все повторяется, но не несет результата высокого
Этому скитальцу сквозь круговерть эпох Бога,
Что запирают его жизнь в обширной своей долговечности.
Его души широкие поиски и надежды, всегда возвращающиеся,
Продолжают бесполезную орбиту их курса,
В тщетном повторе трудов затерявшихся
Сквозь колею жизней, быстро забытых.
Все – лишь эпизод в бессмысленной повести.
К чему это все и здесь зачем мы?
Если в некое бытие вечного блаженства
Суждено нашему духу вернуться
Или в некую неподвижную, имперсональную высь покоя бескрайнего,
Поскольку мы – это То и из Того мы пришли,
Откуда эта бесплодная и странная идет интерлюдия,
Продолжающаяся тщетно сквозь бесконечное Время?
Кто пожелал придать форму вселенной или ей притвориться
В холодной и бесконечной пустоте Пространства?
Или, если эти существа и их краткие жизни должны быть,
Какая нужда душе в слезах и в неведении?
Откуда идет зов к горю и боли?
Или все приходит безо всякой причины беспомощно?
Какая сила бессмертный дух принуждает родиться?
Вечности когда-то вечный свидетель,
Бессмертный гость среди сцен скоротечных,
Он разбивает лагерь в полуосвещенной неясности жизни
Среди осколков своих мыслей и грез.
Кто убедил его пасть из блаженства
И его привилегии бессмертия лишиться?
Кто дает волю непрестанную жить
Странником в этом мире прекрасном, полном печали,
И нести груз любви, горя и радости?
Или, если нет существа, что работы наблюдало бы Времени,
Какая имперсональная Необходимость суровая
Принуждает существа недолговечные напрасно трудиться?
Значит, великая Иллюзия построила звезды.
Но где же тогда души безопасность,
Ее равновесие в этом кружении нереальных светил?
Или же, скиталец, покинувший дом,
В темной аллее Времени и случая она заблудилась
И не находит выхода из мира бессмысленного.
Где начало и конец царства Иллюзии?
И вообще, возможно, душа, что мы ощущаем,- лишь греза,
Вечный сам – фикция, в трансе почувствованная".

     Затем, после молчания, ей ответил Нарада:
Настроив уста на земной звук, говорил он,
И нечто сейчас от глубокого значения судьбы
Взвешивало хрупкие смертной речи намеки.
Его лоб светился торжественным видением,
Превращенный в запись мыслей небесных,
Словно буквы языка ненаписанного
Покинули в его дыхании писания богов.
Обнаженным в том свете Время трудилось, его работы незримые
Открыты; широко простирающиеся, далеко видящие схемы
Незавершенные, которые его эпохальный полет разворачивал,
Были на карте в том взгляде, что охватывал мир.
"Значит солнце было грезой, раз сейчас ночь?
В смертного сердце спрятанным Вечный живет:
В палате твоей души он живет тайно,
Сияет Свет там, куда войти ни боль, ни горе не могут.
Тьма стоит между ним и тобою,
Ты не можешь ни слышать, ни чувствовать чудесного Гостя,
Ты не можешь видеть блаженное солнце.
О королева, твоя мысль – свет Неведения,
Его яркий занавес от тебя прячет лик Бога.
Оно освещает мир горением из Несознания,
Но прячет значение Бессмертного в мире.
Твоего разума свет от тебя мысль Вечного прячет,
Твоего сердца надежды скрывают от тебя Вечного волю,
Земные радости от тебя закрывают блаженство Бессмертного.
Отсюда идет нужда в темном вторгающемся боге,
В страшном учителе мира, в творце, в боли.
Где Неведение есть, туда страдание тоже приходит;
Твое горе – это крик тьмы Свету;
Боль была Несознания первым ребенком,
Которое было твоего тела немой первозданной основой:
Уже подсознательная форма боли там спала:
Тень в мрачном тенистом лоне,
Пока жизнь будет двигаться, она будет ждать, чтобы проснуться и быть.
В одном плоде с радостью первой вышла ужасная Сила.
В груди жизни она была рождена, своего близнеца пряча;
Но боль родилась первой, затем лишь быть смогла радость.
Боль вспахала первую тяжелую почву сонливости мира.
Болью стартовал дух из кома земли,
Болью Жизнь шевельнулась в глубине подсознательной.
Захваченный, погруженный, спрятанный в трансе Материи,
К себе пробудился мечтатель, спящий Разум;
Он сделал зримое царство из своих грез,
Свои формы он из глубин подсознания вытащил,
Затем повернулся, взглянуть на им созданный мир.
Болью и радостью, близнецом темным и светлым,
Безжизненный мир постигался его ощущавшей душой,
Никогда еще не страдавшее Несознание изменилось.
Боль – это молот Богов, чтоб разрушить
Сопротивление мертвое в смертного сердце,
Его медленную инерцию камня живого.
Если б сердце не принуждали желать и рыдать,
Его душа развалилась довольно б в покое
И никогда мысль не превысила б человеческий старт
И никогда не учила бы к Солнцу подъемы.
Эта земля полна труда, насыщенна болью;
Бесконечные муки родов ее до сих пор сотрясают;
Века кончаются, эпохи тщетно проходят,
А Божество в ней еще не родилось.
Древняя Мать встречает все с радостью.
Призывает пылкую боль, грандиозный трепет;
Ибо с болью, с трудом любое творение приходит.
Эта земля полна мукой богов:
Даже они в родах страдают, подгоняемые шпорами Времени,
И стараются выполнить вечную Волю,
И жизнь божественную сформировать в смертных формах.
Его воля должна быть исполнена в груди человека
Вопреки Злу, что из бездн поднимается,
Вопреки Неведению мира и его силе упрямой,
Вопреки запинкам испорченной воли людей,
Вопреки глубокой глупости ума человеческого,
Вопреки нежеланию его сердца слепому.
Пока человек свободен, дух обречен на страдания.
Там – шум битвы, топот и марш:
Как стонущее море крик поднимается,
Отчаянный хохот под ударами смерти,
Рок крови и пота, слез и труда.
Люди умирают, чтоб человек мог жить и Бог родиться.
Ужасное Безмолвие наблюдает Время трагическое.
Боль – это рука Природы, ваяющая людей
Ради величия, вдохновенный труд вырезает
Неподдающуюся форму с небесной жестокостью.
Неумолимые в страсти их воли,
Поднимающие молоты труда титанического,
Демиурги вселенной работают;
Могучими ударами своих родичей они формируют; их сыновья
Отмечены их огромными печатями пламени.
Хотя формирующее ужасное касание бога
Для смертных нервов – нестерпимая мука,
Огненный дух внутри копит силу
И в каждой титанической боли чувствует радость.
Кто хочет спастись, живет спокойно и бедно;
Тот, кто хочет спасти расу, должен разделить ее боль:
Он это узнает, кто подчинится этому грандиозному импульсу.
Великий, что пришел спасти этот страдающий мир,
От тени Времени и от Закона избавить,
Должен идти под ярмом горя и боли;
Они пойманы Колесом, которое надеялись сломать,
На своих плечах они должны нести бремя судьбы человека.
Богатства небес приносят они, цена – их страдания,
Либо за дар знания они своими жизнями платят.
Сын Бога, рожденный как Сын человека,
Испил горькую чашу, признал долг Божества,
Признал долг Вечного падшему роду,
Его волю, привязанную к смерти и борющейся жизни,
Что тщетно стремится к отдыху и нескончаемому миру².
Сейчас долг уплачен, зарубка изначальная стерта.
Вечный в человеческой форме страдает,
Он подписал завещание спасения собственной кровью:
Своего бессмертного мира³ Он открыл двери.
Божество компенсирует созданий требования,
Создатель терпит закон боли и смерти;
Возмездие поразило воплощенного Бога.
Его любовь устлала путь смертного к Небу:
Он дал ее его жизни и свету, чтоб сбалансировать здесь
Темный счет неведения смертного.
Ужасное мистическое жертвоприношение кончено,
Предложенное за мир⁴ телом Бога замученным;
Гефсиман и Калвари – его участь,
Он несет крест, на котором душа человека распята;
Его сопровождают проклятия толпы;
Оскорбление и глумление – признание его правоты;
Два вора, убитые с ним, дразнили его могучую смерть.
Он ступил с кровоточащим лбом на путь Спасителя.
Тот, кто нашел тождество свое с Богом,
Платит за широкий свет его души смертью тела.
Его знание торжествует его смертью бессмертно.
Разрублен, четвертован на эшафоте, когда падает,
Его терзаемый голос провозглашает: "Я, я есть Бог".
"Да, все есть Бог", – звенит обратно бессмертный зов Неба.
Семя Божества спит в смертных сердцах,
Цветок Божества растет на мировом дереве:
Все обнаружат Бога в себе и в вещах.
Но когда Бога посланник помочь миру приходит
И повести душу земли к более высоким вещам,
Он тоже нести ярмо должен, он пришел несвободным;
Он тоже должен терпеть боль, которую он исцелит:
Свободный, не страдающий от земного удела,
Как он вылечит зло, которое не ощущал никогда?
Своим покоем он скрывает агонию мира;
Но хотя для внешнего зрения не видно ни знака
И мир дан нашим истерзанным человеческим сердцам,
Здесь идет битва и здесь платят незримую цену;
Огонь, борьба, сражение внутри.
Он несет страдающий мир в груди своей собственной;
Грехи мира на его мыслях висят, горе мира – его:
Земли древний груз на его душе лежит тяжко;
Ночь и ее силы его медленные шаги осаждают,
Враждебную хватку Титана он терпит;
Его марш – битва, паломничество.
Зло жизни бьет, он мировой болью терзаем:
Миллионы ран зияют в его тайном сердце.
Он путешествует бессонно сквозь бесконечную ночь;
Антагонистические силы ему путь переходят;
Осада и бой – его внутренняя жизнь.
Даже большая цена может быть, ужаснее боль:
Его широкая идентичность и всеукрываюшая любовь
В его глубины внесут муку космическую,
Горе всех живых существ явится
И в его двери ударит, и в его доме поселится;
Ужасный канат из симпатий может связать
Все страдание в одном его горе и сделать
Всю агонию всех миров его собственной.
Он встречает древнюю враждебную Силу,
Он исхлестан бичом, что рвет сердце мира изношенное;
Плач столетий его глаза навещает:
Он несет заскорузлую от крови рубаху Кентавра,
Яд мира испятнал его горло.
На рыночной площади капитала Материи,
Посреди торгов той штуки, что зовут жизнью,
Он привязан к столбу негасимого Пламени,
Он горит на незримом краю первозданном,
Чтобы Материя могла превратиться в вещество духа:
Он в своем собственном жертвоприношении – жертва.
Привязанное к смертности земли Бессмертие,
Появляясь и исчезая на путях Времени,
Творит миг Бога ударами вечности.
Он умирает, чтобы мир заново мог родиться и жить.
Даже если он избегает жестоких огней,
Даже если затопляющим морем мир не ворвется,
Лишь тяжелою жертвой высокое небо заслуживается:
Он должен принять бой, встретить боль, тот, кто победит Ад.
Темная, скрытая враждебность живет
В человека глубинах, в сердце Времени спрятанная,
Требующая права изменить и испортить труд Бога.
Тайный враг затаился в шествии мира;
Он оставляет метку на мысли, действии, речи:
Он ставит штамп пятна и дефекта на все сотворенные вещи;
Пока он не убит, мир запрещен на земле.
Нет врага зримого там, но невидимые
Нас осаждают вокруг неуловимые силы,
Касания из чужих царств, мыслей не наших
Нас застигают и принуждают сердца заблуждающиеся;
Наши жизни пойманы в неясные сети.
В древности была рождена враждебная Сила:
Оккупант жизни смертного,
Она прячет от него прямую дорогу бессмертия.
Сила пришла, чтобы скрыть вечный Свет,
Сила, что вечной воле противится,
Спутывает послания непогрешимого Слова,
Искривляет контуры плана космического:
Шепот соблазняет человеческое сердце на зло,
Она запечатывает глаза мудрости, внимание души,
Она – здесь источник страдания,
Она землю привязывает к боли и бедствию.
Это все победить должен тот, кто хочет мир⁵ Бога принести вниз.
Этот скрытый враг живет в груди человеческой,
Человек одолеть его должен, иначе упустит свой более высокий удел.
Это – внутренняя война, которой нельзя избежать.

     "Трудна спасителя мира задача тяжелая;
Мир сам его противником станет,
Те, кого он хочет спасти, – антагонисты его:
Этот мир влюблен в неведение собственное,
Его тьма отворачивается от света спасительного,
Он платит за корону крестом.
Труд избавителя – великолепия струйка в долгой ночи;
Он видит долгий марш Времени, немногое завоеванное;
Немногие спасены, остальные бьются и падают:
Солнце ушло, на землю тень Ночи ложится.
Да, есть дороги счастливые, к солнцу Бога близкие;
Но мало тех, кто идет по залитой солнцем тропе;
Лишь чистые душою гулять могут в свете.
Выход показан, способ побега нелегкого
Из страдания, из тьмы и оков;
Но как спасет мир горстка бежавших?
Под ярмом людская масса влачится.
Побег, как бы ни был высок, жизнь не спасает,
Жизнь, оставленную на падшей земле позади.
Побег не может поднять расу покинутую
Или принести ей победу и царство Бога.
Более великая должна прийти сила, обширнее свет.
Хотя Свет растет на земле и Ночь отступает,
Но пока зло не убито в своем собственном доме
И несознательную основу мира Свет не заполнил,
И не погибла враждебная Сила,
До тех пор он должен трудиться, его труд сделан наполовину.
Еще может прийти несокрушимый, покрытый бронею;
Его воля движущийся час неподвижно встречает;
Дуновения мира не могут склонить победителя голову;
Спокойна и уверена его поступь в Ночи растущей;
Цель удаляется, он не убыстряет свой шаг,
Он не поворачивается на голоса высокие ночи.
Он не просит поддержки у низших богов;
Его глаза остановлены на незыблемой цели.
Другой свернет прочь или выберет путь более легкий;
Он же путь высокий и трудный хранит,
Который один подняться к пикам Вечного может;
Невыразимые планы уже его поступь оставила;
Своими инструментами он сделал небо и землю,
Но их ограничения спадают с него;
Он превосходит закон их и как свои средства использует.
Он поймал руки жизни, он владеет собственным сердцем.
Притворства Природы его взор не обманут,
От далекого конца Истины его взгляд неотрывен;
Глухое сопротивление Судьбы не может сломить его волю.
В ужасных проходах, на фатальных тропинках
Душа неуязвима его, неубиваемо сердце,
Он живет, среди Сил земли оппозиции,
Засад Природы и атак мира.
Рост его духа превосходит боль и блаженство,
Он противостоит злу и добру с глазами спокойными и ровными.
Он тоже должен схватиться с загадочным Сфинксом
И в его долгую неясность нырнуть.
В глубины Несознания он ворвался,
Что себя вуалируют даже от зрения собственного:
Он увидел спящую форму Бога в мирах тех магических.
Он наблюдал немого Бога, формирующего основу Материи,
Выдумывающего грезы своего неведающего сна,
И наблюдал бессознательную Силу, что строит звезды.
Он изучил труды Несознания и его закон,
Его бессвязные мысли и негибкие действия,
Его рискованные расточительства идеи и импульса,
Его механических частых повторений хаос,
Его призывы случайные, его шепоты, фальшиво истинные,
Сбивающих с пути проводников души внемлющей.
Все вещи в ухо Несознания входят, но ничего не продолжается;
Все встает из молчания, все уходит назад в его тишину.
Его дремота – фундамент вселенной,
Его смутное пробуждение заставляет мир выглядеть тщетным.
Возникшее из Ничто и к Ничто поворачивающееся
Его темное и могучее неведение было стартом земли;
Оно было пустою рудою, из которой все было сделано;
В его глубину может рухнуть творение.
Его противостояние мешает маршу души,
Оно – мать неведения нашего.
Он должен звать свет в пучины Несознания темные,
Еще никогда Истина не могла победить Материи сон
И вся земля заглянуть в глаза Бога.
Все неясные вещи его знание должно осветить,
Все упрямые вещи должна разрешить его сила:
До другого берега моря фальши он должен добраться,
Он должен ступить во тьму мира, чтобы принести туда свет.
Под его глазами сердце зла должно обнажиться,
Чью космическую темную неизбежность должен он изучить,
Ее право и ее ужасные корни в почве Природы.
Он должен узнать мысль, что демоническим действием движет,
И объяснить заблуждающуюся гордость Титана
И фальшь, таящуюся в искривленных грезах земли:
Он должен вступить в вечность Ночи
И тьму Бога узнать, как его Солнце он знает.
Для этого он должен идти вниз, в преисподню,
Для этого, он должен вторгнуться в Пространства печальные.
Нерушимый, безграничный и мудрый,
Путешествовать он должен по Аду, чтобы спасти мир.
В вечном Свете тогда он окажется,
На границе встречи всех миров;
Там, на краю шагов вершинных Природы,
Тайный Закон каждой вещи исполнен,
Все противоречия исцеляют свое разногласие долгое.
Там встречаются и обнимаются противоположности вечные,
Там боль становится бурной, огненной радостью;
Зло опять поворачивается к своему добру первозданному
И печаль лежит на груди у Блаженства:
Оно склонилось, слезами счастья рыдая;
Его взгляд наполнен экстазом задумчивым.
Тогда здесь Закон Страдания кончится.
Земля будет сделана домом света Небес,
Провидец небеснорожденный в груди человека поселится;
Суперсознательные лучи коснутся человеческих глаз
И мир сознания-истины придет вниз на землю,
Лучом Духа наполняя Материю,
Пробуждая ее молчание к мыслям бессмертным,
Пробуждая немое сердце к Слову живому.
Эта смертная жизнь станет блаженства Вечного домом,
Само тело вкусит бессмертие.
Тогда спасителя мира задача будет исполнена.

     "До той поры жизнь должна нести свое семя смерти
И будет плач горя слышен в медленной Ночи.
О смертный, терпи закон страдания этого великого мира,
На своем тяжком пути сквозь страдающий мир
Обопрись своею душою на силу Небес,
Повернись к Правде высокой, стремись к миру, к любви.
Маленькое блаженство тебе отпущено свыше,
Касание божества – на твоих человеческих днях.
Совершай свой ежедневный путь пилигрима,
Ибо сквозь малые радости и малые горести ты идешь к Богу.
Не спеши к Божеству по опасной дороге,
Безымянной Силе не открывай свои двери,
Не поднимайся к Божеству по дороге Титана.
Против Закона тот свою волю лишь ставит,
Поперек пути Закона он бросает свою гордость могущества.
К небесам поднимается по штормовой лестнице,
Стремясь жить близко у бессмертного солнца.
Гигантской мощью он бьется, чтобы силою вырвать
У Природы и жизни право бессмертных;
Он берет штурмом и небо, и мир, и судьбу.
К высокому трону Творца Мира он не идет,
Он не ждет руки Бога протянутой,
Которая подняла бы его из его смертности.
Все он хочет своим собственным сделать, ничего не оставляет свободным,
Растягивая свою маленькую самость, чтоб обхватить вечность.
Преграждая открытые дороги богов, он делает
Своим личным имуществом земной воздух и свет;
Монополист энергии мира,
Он господствует над жизнями обычных людей.
Свою боль и чужую он своими делает средствами:
На страдании и смерти строит свой трон.
В спешке и скрежете его актов могущества,
В буйстве и избытке славы и срама,
Размерами насилия и ненависти,
Трепетом мира под его пятой
Он противопоставляет себя спокойствию Вечного
И ощущает в себе величие бога:
Сила – его представление о небесном себе.
Сердце Титана – это море огня и силы;
Он ликует в смерти существ, в руинах, в крушении,
Он кормит свою силу чужой и собственной болью;
В пафосе мира и страсти он находит восторг,
Его гордость, его могущество призывают боль и борьбу.
Он гордится страданием плоти,
И прикрывает стигматы именем Стоика.
Его непроницательные, слепые глаза на солнце таращатся,
Зрение ищущего, удаляясь из его сердца,
Больше не может найти света вечности;
Он запредельное видит как души пустоту бесполезную
И воспринимает свою ночь бесконечностью темной.
Его природа увеличивает пустоту нереальности
И видит в Ничто реальность единственную:
Штамп одной фигуры своей на весь мир он желает поставить,
Слух мира мучает своим единственным именем.
Его мгновения – центр всей широкой вселенной.
Он видит свою маленькую самость истинным Богом.
Его маленькое "я" поглотило весь мир,
Его эго во вселенную тянется.
Его разум, в Ничто первозданном удар,
Свои мысли шифрует на доске грифельной свободного от часов Времени.
Он строит на отсутствии могучем души
Огромную философию Ничто.
В нем Нирвана живет, говорит, действует,
Невозможно создавая вселенную.
Вечный ноль – его самость бесформенная,
Его дух – абсолют, пустой и безличный.
Не делай этого шага, о растущая душа человека;
Не бросай свою самость в эту ночь Бога,
Страдающая душа – это не ключ к вечности,
Не искупление горем требования небесного к жизни.
О смертный, терпи, но не проси удара,
Слишком скоро горе и мука отыщут тебя.
Слишком велик этот риск для твоей воли;
Лишь в границах может сила людей быть в безопасности;
Бесконечность же – это цель твоего духа;
Его блаженство – позади лица мира, слезами залитого.
В тебе есть сила, которой не знаешь ты;
Ты – это заточенной искры сосуд.
Она ищет освобождения от обертки Времени,
И пока ты ее внутри запираешь, печатью является боль:
Блаженство есть венец Божества, вечность, свобода,
Не отягощенные принадлежащей жизни слепой мистерией боли:
Боль – это подпись Неведения,
Признающего тайного бога, жизнью отвергнутого:
Пока жизнь его не найдет, боль никогда не закончиться.
Спокойствие – победа себя, преодолевающая рок.
Терпи; ты найдешь, наконец, свою дорогу к блаженству.
Блаженство – это тайное вещество всего, что живет,
Даже горе и боль – это наряды мирового восторга,
Он прячется позади твоего горя и крика.
Ибо твоя сила – лишь часть, не вся сила Бога,
Ибо обремененное твоей маленькой самостью
Твое сознание божественным быть забывает,
Когда оно в смутной полутени плоти гуляет
И не может выносить огромное касание мира,
Ты кричишь и говоришь, что там – боль.
Равнодушие, боль, радость – маска тройная,
Дорожный наряд Танцора восторженного,
От тебя тело блаженства Бога скрывающий.
Твоего духа сила тебя единой сделает с Богом,
Экстазом твоя агония сменится,
Безразличие углубится в покой бесконечности,
И на пиках Абсолюта засмеется обнаженная радость.

     "О смертный, что жалуется на смерть и судьбу,
Некого винить во вреде, который призвал на себя сам;
Этот тревожный мир ты своим домом выбрал,
Ты сам – автор боли своей.
Когда-то в безграничности бессмертной Себя,
В обширности Истины, в Сознании, в Свете
Душа из своего счастья выглядывала.
Она ощущала блаженство бесконечное Духа,
Она знала себя бессмертной, безвременной, безпространственной, единой,
Она видела Вечного, жила в Бесконечном.
Затем, курьез тени, отброшенной Истиной,
Она потянулась к некоему иному состоянию себя,
Она была притянута к неизвестному Лику, сквозь ночь глядящему.
Она бесконечность негативную ощутила,
Небесную пустоту, чей необъятный избыток,
Имитирующий Бога и вечное Время,
Предложил землю для неблагоприятного рождения Природы
И тяжелое, твердое несознание Материи,
Приютившее бы блеск преходящей души,
Которая рождение, смерть и невежественную жизнь освещает.
Поднялся Разум, что в Ничто всматривался,
Пока не сформировались фигуры того, что могло бы никогда и не быть;
Оно вмещало противоположности всего, что есть.
И Ничто представилось Бытия огромной, непонятной причиной,
Его немою поддержкою в пустой бесконечности,
В чью пучину дух должен был скрыться:
Затемненная Природа жила и несла семя
Скрытого Духа, притворяющегося несуществующим.
Вечное Сознание стало причудой
Некоего неодухотворенного, всемогущего Несознания,
И, не дыша больше родным воздухом духа,
Блаженство стало случайностью смертного часа,
Чужестранцем во вселенной бесчувственной.
Словно притянутая Пустоты грандиозностью
Душа, привлеченная, над Пучиной склонилась:
Она страстно желала авантюры Неведения,
Чуда и сюрприза Неведомого
И бесконечной возможности, что таится
В лоне Хаоса и в бездне Ничто
Или выглядывает из неизмеримых глаз Шанса.
Душа устала от своего неизменного счастья,
Она повернула прочь от бессмертия:
Она была привлечена зовом риска и очарованием опасности,
Она устремилась к пафосу горя, к драме страдания,
К опасности гибели, израненному, нагому побегу,
К музе руин, их чарам и краху,
Ко вкусу жалости, к авантюре любви,
К страсти, к Судьбы неясному лику.
Мир нелегкого труда и тяжких усилий,
Битва на краю угасания опасном,
Лязг сил, неуверенность полная,
Радость созидания из Ничего,
Странные встречи на дорогах Неведения
И душ полузнакомых товарищество
Или уединенное величие и одинокая сила
Существа обособленного, свой мир покоряющего,
Звали душу из ее вечности слишком надежной.
Огромный спуск начался, падение гигантское:
Ибо то, что видит дух, творит истину,
То, что воображает душа, создает мир.
Мысль, что из Безвременья выпрыгнула, стать может
Космического последствия указателем
И маршрутом богов,
Циклическим движением в вечном Времени.
Так пришел, рожден от слепого, огромного выбора
Этот неудовлетворенный и растерянный мир,
Это убежище Неведения, этот дом Боли:
Там поставлены тенты желания, штаб горя.
Обширная маскировка запечатывает блаженство Вечного".

     Затем Ашвапати ответил провидцу:
"Значит внешним миром дух управляем?
О провидец, нет лекарства внутри?
И что есть судьба, как не духа воля,
Спустя долгое время выполненная космической Сплои?
Я полагал, что могучая Сила с нею пришла;
Разве та Сила Судьбе не высокий товарищ?"
Но Парад ответил, скрывая правдою правду:
"О Ашвапати, дороги случайными кажутся,
Вдоль которых твои шаги блуждают или бегут
В случайных часах или моментах богов;
Но даже малейшие твои запинки предвидены свыше.
Безошибочно изгибы жизни проложены,
Следующие потоку Времени сквозь неизвестность;
Они ведомы ключом, что спокойные бессмертные хранят.
Этот гербовый иероглиф пророческих утр
Смысл более великий в символах пишет,
Чем тот, к которому запечатанная Мысль будит, но об этом высоком почерке
Как уму земли мой голос поведает?
Более мудрая любовь неба смертного мольбу отклоняет,
Не ослепленная его желания дыханием,
Не затянутая туманами надежды и страха,
Она над борьбою любви со смертью склоняется;
Она хранит для Савитри ее привилегию боли.
В душе твоей дочери обитает величие,
Что может ее трансформировать и все вокруг,
Но по камням страдания должно пройти к своей цели.
Хотя предназначена как нектарная чаша небес,
Небесным эфиром сделанная, она этот воздух искала,
Она тоже человеческую нужду в горе должна разделить
И все, что служит причиною радости, превратить в боль.
Разум смертного человека ведом словами,
Его зрение отступает за стены Мысли
И выглядывает лишь сквозь полуприкрытые двери.
Он режет безграничную Правду на небесные лоскуты,
И каждый лоскут он принимает за целое небо.
Он на бесконечную возможность таращится
И пластичной Обширности дает имя Случая.
Он видит отдаленные результаты Силы всемудрой,
Планирующей последовательность шагов в нескончаемом Времени,
Но в ее звеньях лишь бесчувственную цепь замечает
Или холодной Неизбежности мертвую руку;
Он не отвечает мистической Матери сердцу,
Упускает ее груди подъемы горячие
И ощущает холодные, жесткие члены Закона безжизненного.
Воля Безвременья, реализуясь во Времени,
В абсолютно свободных шагах космической Правды,
Кажется машиной тяжелой или Судьбой бессознательной.
Формулы Мага создали законы Материи,
И пока они существуют, все ограничено ими:
Но разрешение духа им нужно для каждого действия
И Свобода гуляет в одну ногу с Законом.
Все изменить можно здесь, если Маг выбирает,
Если бы человека воля могла быть сделана с волей Бога единой,
Если бы человеческая мысль мыслей Бога могла бы быть эхом,
Человек мог бы быть всемогущим, всезнающим;
Но сейчас он гуляет в сомнительном свете Природы.
Человеческий разум, однако, свет Бога воспринять может,
Человеческая сила силой Бога может быть управляема,
Тогда он чудом, чудеса творящим становится.
Ибо только так он может стать Природы царем.
Это решено, и должен Сатьяван умереть;
Час установлен, выбран фатальный удар.
Что будет еще, записано в душе у нее.
Но до той поры, пока час судьбоносный почерк раскроет,
Записанное ждет неразборчиво, немо.
Судьба – это реализующаяся в Неведении Правда.
О король, твой удел – это сделка,
Ежечасно заключаемая между Природой и твоею душой
С Богом, арбитром этой сделки предвидящим.
Судьба есть баланс, подведенный в книге Судьбы.
Человек может принять свою судьбу или отвергнуть.
Даже если Один поддерживает незримый декрет,
Он запишет отказ на страницу кредита:
Ибо рок – не конец, не мистическая печать.
Восставший из трагического крушения жизни,
Восставший из мучения и смерти тела
Дух поднимается, возмужав поражением;
Его богоподобные крылья растут шире с каждым падением.
Его великолепные неудачи дают в сумме победу.
О человек, те события, что встречают тебя на пути,
Хотя и бьют твое тело и душу горем и радостью,
Еще не судьба твоя; они касаются тебя и уходят;
Даже смерть не может пресечь твоего духа прогулку:
Твоя цель, путь, что ты избираешь, – вот твоя судьба.
На алтарь свои мысли бросая, свое сердце, работы,
Твой удел – долгое жертвоприношение богам,
Пока они не откроют тебе твою тайную самость
И не сделают тебя с внутри живущим Богом единым.
О душа, в невежество Природы вторгшаяся,
Вооруженный путник к незримым небесным высотам,
Твоего духа удел – это безостановочный марш, это битва
Против враждебных невидимых Сил,
Проход из Материи в самость безвременную.
Авантюрист в слепом непредвидящем Времени,
Вынужденный продвигаться сквозь долгую череду жизней,
Сквозь века он проталкивает своего копья наконечник.
Через земной равнины пыль и болота,
На многих охраняемых линиях и опасных фронтах,
В ужасных штурмах, в израненных отступлениях медленных,
Удерживая избиваемый и окруженный форт идеала
Или сражаясь с неравными силами на одиночных постах,
Или расположившись в окружающей ночи огнями бивака,
Ожидая запоздалого горна в рассвете,
В голоде, в изобилии, в боли,
Сквозь опасность, триумф, сквозь падение,
По зеленым просторам жизни и по пустынным пескам,
По вересковым пустошам, через горные гребни в солнечном свете,
В сомкнутой колонне, с растянувшимся тылом,
Ведомая сигнальными огнями авангарда кочевников
Марширует армия дорогу потерявшего бога.
Затем приходит невыразимая радость,
Затем он вспоминает свою самость забытую;
Находит заново небо, из которого пал.
Наконец его фронта неукротимая линия
Форсирует последние переходы Неведения:
Продвигаясь за пределы последних границ Природы известных,
Разведывая грозное неизвестное
По ту сторону пограничного знака зримых вещей,
Он взбирается в высотном удивительном воздухе,
Пока, поднимаясь на мира немую вершину,
Он не встанет на пиках великолепия Бога.
Напрасно ты горюешь о том, что должен Сатьяван умереть;
Его смерть – жизни более великой начало,
Смерть – удобный случай для духа.
Широкий замысел эти души свел близко,
И любовь, и смерть задуманы ради одной цели великой.
Ибо из опасности и боли придет блаженство небесное,
Непредсказуемое событие Времени, тайный план Бога.
Этот мир не был построен наугад из кирпичей Случая,
И слепой бог не был судьбы архитектором;
Сознательная сила начертала план жизни,
Здесь есть замысел в каждом изгибе и линии.
Это – архитектура высокая и грандиозная,
Многими безымянными и именитыми построена каменщиками,
В которой незрячие руки Незримого слушаются,
И одна из тех мастеров-строителей одна это она.
     "Королева, не старайся изменить секретную волю;
Несчастные случаи Времени – это шаги в ее схеме обширной.
Не неси твои краткие и бесполезные человеческие слезы
Через бездонные мгновения сердца,
Которое знает едиными свою волю и Бога:
Свою неблагоприятную судьбу оно может принять,
Оно сидит в стороне от горя и лицом к лицу смерть встречает,
Оскорбляя враждебный удел, вооруженное и уединенное.
Стоя особняком в этом мире огромном,
В могуществе воли ее молчаливого духа,
В ее души жертвоприношения страсти,
Ее одинокая сила, встречая вселенную,
Оскорбляя судьбу, не просит ни людской, ни божественной помощи:
Порой одна жизнь обременена судьбою земли,
Она не взывает о помощи от временных, ограниченных сил.
Одна лишь она равна своей могучей задаче.
Не вмешивайся в борьбу для тебя слишком великую,
Слишком глубокую, чтобы смертною мыслью измерить,
Борьбу, что пробует жесткие границы этой Природы,
Когда душа встречает лишенную одежд бесконечность,
В этой борьбы слишком обширную тему одинокой смертной воли,
Шагающей в молчании вечности.
Как звезда, что без спутников движется в небе,
Не удивленная необъятностью Космоса,
Путешествующая в бесконечности своим собственным светом,
Великие сильнее всего, когда они стоят одиноко.
Богом данная мощь существа есть их сила,
Луч из света одиночества их самости – их проводник;
Душа, что может жить сама с собой, Бога встречает;
Ее одинокая вселенная – место их рандеву.
День может настать, когда она должна будет встать без всякой помощи
На опасной грани рока мира и рока ее,
Неся будущее мира в груди своей одинокой,
Неся человеческую надежду в сердце, что осталось одно,
Чтобы победить или пасть на отчаянном, последнем краю,
Одна со смертью и близко к угасания грани.
Ее величие в этой последней сцене ужасной
Одно опасный мост во Времени должно пересечь
И достичь судьбы мира вершины,
Где для человека все завоевано или потеряно.
Затерянная и одинокая в той тишине грозной
Часа для судьбы мира решающего,
В подъеме ее души за пределы смертного времени,
Когда она встанет наедине со Смертью или наедине с Богом,
Одна на безмолвной, отчаянной грани,
Одна с самою собою, со смертью, с судьбою,
Как на некой границе между Временем и Безвременьем,
Когда бытие должно кончиться, либо жизнь свою перестроить основу,
Она одна должна победить или одна должна пасть.
Никакая человеческая помощь ее в этот час не достигнет,
Никакой покрытый бронею бог не стоит, сияя, на ее стороне.
Не кричи небесам, ибо одна лишь она может спасти.
Для этого пришла посланная вниз безмолвная Сила;
В ней сознательная Воля приняла человеческий облик:
Лишь сама она может спастись и спасти мир.
О королева, сойди с этой сцены огромной,
Не вставай между ней и ее часом Судьбы.
Ее час должен прийти, и никто не сможет вмешаться:
Не думай ее повернуть от ее задачи, посланной небом,
Не старайся спасти ее от ее собственной воли высокой.
Тебе нет места в этой ужасной борьбе;
Твоя любовь и страсть – здесь не судьи,
Оставь ее судьбу и судьбу мира Бога охране одной.
Даже если покажется, что он оставил ее на ее одинокую силу,
Даже если сквозь все запинки, падения, очевидный конец,
Разбитое сердце только смерть и ночь видятся,
Ее Богом данная сила может против рока сражаться
Даже на грани, где одна Смерть кажется близкой
И человеческая сила не может помешать или помочь.
Не думай ходатайствовать перед спрятанной Волей,
Между духом ее и силой его не вступай,
Оставь ее ее могучей себе и Судьбе".

     Он сказал и земную сцену оставил.
Прочь из борьбы и страданий на нашей земле
Он повернул к своему далекому, блаженному дому.
Блестящее, стреле подобное, прямо в небеса указующей,
Эфирного провидца светлое тело
Атаковало славу полдня пурпурную
И исчезло, как звезда уходящая,
Тающая в свете Незримого.
Но был еще слышен крик в бесконечности,
И внимавшей душе на смертной земле
Высокий и далекий несмолкающий голос
Пел гимн вечной любви.

Конец песни второй
Конец книги шестой

¹ Peace – мир, покой

Назад

² Peace – мир, покой

Назад

³ Peace – мир, покой

Назад

⁴ World – мир. вселенная

Назад

⁵ Peace – мир, покой

Назад