Шри Ауробиндо

САВИТРИ

Символ и легенда

Часть 3. Книга 10. Книга густых Сумерек

Песнь третья
Спор Любви и Смерти

Стих печальной разрушающей каденцией голос;
Он, казалось, продвигающийся марш Жизни вел
В какую-то безмолвную Пустоту первозданную.
Но Савитри всемогущей Смерти ответила:
"О софист хмурый вселенной,
Который Реальность своей собственной Идеей скрывает,
Пряча животными объектами живой лик Природы,
Маскирующий вечность своим танцем смерти.
Из невежественного разума ты соткал занавес,
И сделал поставщика и переписчика ошибки из Мысли,
И лжесвидетеля из слуги разума, чувства.
Эстет горя мира,
Суровой и печальной философии поборник.
Ты использовал слова, чтоб заслонить Свет,
И призывал Правду, чтобы доказать ложь.
Обманчивая реальность – это фальши корона,
А извращенная правда – в ней драгоценнейший камень.
О Смерть, ты говоришь правду, но правду, что убивает,
Я тебе Правдой, которая спасает, отвечу.
Путешественник, себя открывающий заново,
Своей стартовой точкой мир Материи сделал,
Из Ничто он свою жилую комнату сделал,
Ночь сделал процессом вечного света,
Смерть – к бессмертию шпорами.
Бог спрятал свою голову в капюшоне Материи,
Его сознание в несознательные глубины нырнуло,
Всезнание стало выглядеть огромным и черным Незнанием;
Бесконечность надела форму нуля безграничного.
Его пучины блаженства равнодушными глубинами стали,
Вечность – пустой духовной Обширностью.
Отменяя ничто первозданное,
Пустоту взял за свою почву Безвременный
И начертал фигуру вселенной,
Чтобы дух рисковать мог во Времени
И с Неизбежностью непреклонной бороться,
И душа космическому паломничеству следовать.
В черных необъятностях двигался дух
И выслеживал Мысль в древнем Ничто;
Душа в ужасной Пустоте Бога была зажжена,
Тайный трудящийся жар рождающегося пламени.
Его огромное Могущество работало в бездне Ничто,
Оно приводило свои бесформенные движения в формы,
Телом Бестелесного Материю делало.
Младенческие неясные просыпались вечные Силы,
В инертной Материи начала дышать дремавшая Жизнь,
В подсознательной Жизни лежал спящий Разум;
В пробуждающейся Жизни он потянулся своими великими членами,
Чтобы стряхнуть с них оцепенение спячки;
Бесчувственная субстанция в чувстве дрожала,
Сердце мира начало биться, глаза его – видеть.
В переполненных бессловесных вибрациях мозга
Мысли шли ощупью по кругу, чтобы себя разыскать,
Обнаружилась речь и вскормила новорожденное Слово,
Что неведение мира с берегами света соединило мостом.
В проснувшемся Разуме строил свой дом Мыслитель.
Рассуждающее животное желало, искало, планировало;
Он встал прямо среди своих животных товарищей,
Он строил новую жизнь, мерил вселенную,
Противостоял судьбе и боролся с незримыми Силами,
Побеждал и использовал законы, что правят миром,
И надеялся летать в небесах и достичь звезд,
Господин своего окружения огромного.
Через окна Разума выглядывает сейчас полубог,
Скрытый за занавесом души человека:
Он видел Неведомое, смотрел на неприкрытый лик Истины;
Луч коснулся его из вечного солнца;
Неподвижный, безгласный в глубинах предвидящих,
В свете Суперприроды он стоит, пробужденный,
И видит славу возникающих крыльев,
И видит широкое спускающееся могущество Бога.
     "О Смерть, ты смотришь на мир незаконченный,
Тобой уязвляемый и в своем пути неуверенный,
Населенный несовершенными разумами, невежественными жизнями,
И говоришь, что Бога нет и что все тщетно.
Как ребенок уже мужчиной быть может?
Раз он – дитя, то никогда он не вырастет?
Раз он невежественен, он никогда не научится?
В маленьком, хрупком зерне таится огромное дерево,
Мыслящее существо заперто в крохотном гене,
Мелкий элемент маленькой спермы,
Он растет, победитель, мудрец.
Затем, если ты изрыгнешь, Смерть, Бога правду мистическую,
Станешь ли ты отрицать оккультное духовное чудо?
Может ты еще скажешь, что нет духа, нет Бога?
Немая, материальная Природа просыпается, видит;
Она изобрела речь, обнаружила волю.
Нечто, к чему она стремится, ждет за пределами,
Нечто, во что она вырастет, ее окружает:
Природе предстоит раскрыть дух, измениться вновь в Бога,
Превзойти себя в своей трансцендентальной задаче.
В Боге сокрытом мир существование начал,
Медленно движется он к Богу проявленному:
Наше несовершенство к совершенству стремится,
Тело есть души куколка:
Бесконечное в своих руках держит конечное,
Время к обнаруженной путешествует вечности.
Чудесная скульптура вечного Мага,
Материя свою мистерию прячет от собственных глаз,
Библию, записанную тайными знаками,
Оккультный документ искусства Всечудесного.
Все здесь несет свидетельство его могущества тайного,
Во всем мы ощущаем его присутствие и его силу.
Пламя его суверенной славы есть солнце,
Слава – золотой мерцающий месяц,
Слава – его греза пурпурного неба.
Марш его величия – звезды кружащие.
В зеленых деревьях прорывается его смех красоты,
Его мгновения прекрасного в цветах торжествует;
Моря песнь голубого и ручья голос скитающийся,
С арфы Вечного слетая, журчат.
Этот мир есть Бог, осуществленный во внешнем.
Его пути не доступны нашему чувству и доводу;
В слепых животных движениях Силы невежественной,
В своих средствах слабы мы, поскольку малы, низки или темны,
Величие, основанное на ничтожных вещах,
В незнающей Пустоте он мир построил.
Свои формы он в массу из бесконечно малой пыли собрал;
Его чудеса построены из вещей незначительных.
Если ум искалечен, если невежественна жизнь и груба,
Если там есть жестокие маски и злые поступки,
Они – эпизоды в его обширном и разнообразном сюжете,
Его великой и опасной драмы необходимые шаги,
Он творит с ними и со всей своей страстью-игрой,
Игрой и не игрой, а, в то же время, схемой глубокой
Трансцендентальной Мудрости, пути находящей,
Чтобы встретить своего Господина в Ночи и в тени:
Над нею – бодрствование звезд;
Наблюдаемая одинокой Бесконечностью,
Она в немой Материи Божество воплощает,
В символических умах и жизнях – Абсолют.
Торговец чудес – ее ремесло механическое;
Машина Материи вырабатывает законы мышления,
Механизмы Жизни труду души служат:
Могучая Мать над своим творением трудилась,
Огромный каприз, себя железными законами связал
И скрыл Бога в загадочном мире:
Она баюкала Всезнающего в его неведающем сне,
На спине Инертности несла Всемогущего,
Безупречно ступала божественным бессознательным шагом
По огромному кругу ее чудо-трудов.
Бессмертие смертью себя страховало;
Лик Вечного был виден сквозь дрейфы Времени.
Свое знание он скрыл как Неведение,
Свое Добро в чудовищное ложе Зла он посеял,
Сделал ошибку дверью, в которую войти может Правда,
Его растение блаженства полито Горя слезами.
Тысячи аспектов назад на Одного указуют;
Дуальная Природа Уникального скрыла.
В этой встрече масок смешавшихся Вечного,
В этом путаном танце противоположностей страстных,
Сплетающих, подобно влюбленным в запретном объятии,
Их утраченной идентичности ссору,
Через эту борьбу и пререкания крайностей Силы
Миллион дорог земли пробивался к божественности.
Все запиналось за запинавшимся Гидом,
Но каждая запинка – необходимый шаг
На неизвестных маршрутах к непостижимой цели.
Все шло вслепую, вразброд к Одному Божеству.
Словно трансмутированные титаническим заклинанием,
Вечные силы приобретали сомнительный облик:
Перекошенной божественности идолы,
Они несли головы животных и троллей,
Обретали уши фавна, копыта сатира
Или демоническое в своем взоре прятали.
Извилистым лабиринтом они делали мыслящий разум,
Они претерпевали метаморфозы сердца,
Вакханических пирующих из Ночи впускали
В свое святилище восторгов,
Как на дионисском маскараде.
На столбовых дорогах, в садах мира
Они валялись, забыв свои части божественные,
Словно пьяные от вина Цирцеи ужасного
Или подобно ребенку, что растянулся, играя в грязи Природы.
Даже мудрость, каменотес дорог Бога,
Есть партнер в бедственной глубокой игре:
Утеряна пилигрима сума,
Она не смогла прочитать карту и увидеть звезду.
Скудная, самоправедная добродетель – опора ее
И резона прагматичное нащупывание или абстрактное зрение,
Либо технику успеха краткого часа
Она изучала, швейцар в школе выгоды.
На океанической поверхности Сознания обширного
Мелкие мысли на мелководье ловятся в сети
Но сквозь ее узкие ячейки ускользают великие истины;
Хранимые глубинами творения от зрения,
Неясные, они плывут в темных безднах громадных,
В безопасности от мелких промеров ума,
Слишком далекие для неглубокого погружения ныряльщика слабого.
Наше смертное зрение всматривается глазами неведающими;
Оно не смотрит на глубокое сердце вещей.
Наше знание гуляет, опираясь на посох Ошибки,
Поклонник фальшивых догм и фальшивых богов
Или фанатик свирепого нетерпимого кредо,
Или искатель, сомневающийся в каждой найденной правде,
Скептик, встречающий Свет с Нет непреклонным
Или расхолаживающий сердце сухой ироничной улыбкой,
Циник, в человеке вытаптывающий бога;
На путях Времени тьма разлеглась
Или поднимает свою гигантскую голову запятнать звезды,
Она создает облако интерпретирующего разума
И затмевает пророчества Солнца.
Но здесь, все же, есть Свет; у дверей Природы стоит он:
Он держит факел, чтобы ввести путешественника.
В наших тайных клетках он ждет быть зажженным;
Он – звезда путеводная, сияющая над морем неведения,
Лампа на полуюте, ночь прорезающая.
Когда растет знание, вспыхивает Свет изнутри:
Он – боец, сияющий в разуме,
Орел грез в сердце угадывающем,
Доспехи в бою, лук Бога.
Тогда более широкие наступают рассветы и великолепия Мудрости
Пересекают туманные, полуосвещенные поля существа;
Философия на облачные пики Правды взбирается
И Наука вырывает у Природы оккультные силы,
Огромные джинны, что обслуживают карлика мелкие нужды,
Сокрытые детали ее искусства показывают
И побеждают ее ее собственной силой плененной.
На высотах, недостижимых для самого отважного полета ума,
На опасном краю слабеющего Времени,
Душа отступает в свою бессмертную Самость;
Знание человека небесным Лучом Бога становится.
Есть царство мистическое, откуда прыгает сила,
Чей огонь горит в глазах мудреца и провидца;
Молниеносная вспышка визионерского зрения,
Она играет на краю внутреннем разума:
Смолкшая мысль в Пустоту смотрит сияющую.
Голос спускается с невидимых мистических пиков:
Крик великолепия изо рта шторма,
Это голос, что говорит с глубиной ночи,
Это гром и пламенеющий зов.
Над планами, встающими с невежественной земли,
Поднимаются руки к царству Незримого,
По ту сторону ослепительной линии суперсознания,
И срывают завесу Неведомого;
Дух внутри в глаза Вечному смотрит.
Он слышит Слово, к которому наши сердца были глухи,
Он смотрит сквозь сияние, в котором наши мысли слепые росли;
Он пьет из обнаженной груди восхитительной Истины,
Вечности секреты он изучает.
Так все в Ночь нырнуло загадочную,
Так все поднимается, чтобы встретить ослепительное Солнце.
О Смерть, это – царства твоего мистерия.
В аномальном и магическом поле земли,
Несомой в своем бесцельном путешествии солнцем
Среди принуждаемых маршей великих немых звезд,
Тьма оккупировала поля Бога
И мир Материи управляем был твоей формой.
Твоя маска скрыла лик Вечного,
Блаженство, что делало мир, впало в спячку.
Покинутое в Обширности, оно все еще дремлет:
Злая трансмутация будет охватывать
Его члены до тех пор, пока оно себя больше не знает.
Через его созидательный сон пролетают
Радости и красоты лишь воспоминания хрупкие
Под голубым смехом небес, среди зеленых деревьев
И счастливых расточительств оттенков и запахов,
В поле променада солнца златого
И в бодрствовании света-грезы звезд,
Среди высоких голов гор медитирующих,
На груди чувственной целуемой дождем земли
И в сапфирном беспорядке морей.
Но сейчас первобытная невинность утеряна,
Смертным миром правят Смерть и Неведение,
И лик Природы носит более серый оттенок.
Земля еще сохраняет свое очарование и грацию,
Великолепие и красота – ее до сих пор,
Но скрыт божественный Житель.
Души людей заблудились, Свет потеряв,
И великая Мать отвернула свой лик.
Глаза созидающего Блаженства закрыты,
И касание горя нашло его в его грезах.
Тогда оно поворачивается и мечется на своей кровати Пустоты,
Ибо не может проснуться и себя отыскать,
И не может снова построить свою совершенную форму,
Забыв свою природу и свое положение,
Забыв свой инстинкт счастья,
Забыв создавать мир радости,
Оно плачет и делает глаза своих созданий плачущими;
Пробуя лезвием страдания детей своих грудь,
Оно расточает на тщетную пустыню надежды и труда жизни
Мучительное изобилие горя и слез.
В кошмарной смене его полусознательных снов,
Пытающее себя и пытающее своими касаниями,
Оно входит в наши сердца и тела, и в наши жизни,
Неся безжалостную, свирепую маску страдания.
Наша природа, скрученная тяжелыми родами,
Возвращает искаженные ответы на вопрошающие толчки жизни,
Находит острый вкус в мировой боли,
Пьет жгучее вино извращенности горя.
Проклятие лежит на чистой радости жизни:
Восторг, сладчайший знак Бога и близнец Красноты,
Устрашенный святым домогающимся и мудрецом строгим,
Спрятался; опасный и туманный обман,
Благовидный трюк адской Силы
Искушает душу причинить себе вред, пасть.
Бог-пуританин сделал удовольствие фруктом отравленным
Или красным наркотиком на базарной площади Смерти,
Грех – ребенком экстаза Природы.
Каждое создание за счастьем охотится,
Покупает за острую боль или вырывает насильно
У тупой груди неодушевленной земли
Некий фрагмент или отломанную скорлупку блаженства.
Даже радость сама становится глотком ядовитым;
Ее голод сделан Судьбы ужасным крючком.
Все средства хороши, чтобы схватить единственный луч,
Вечность приносится в жертву за миг блаженства:
И все же, для радости, не для горя, земля была создана,
Не как греза в бесконечном страдающем Времени.
Хотя для своего восторга Бог сделал мир,
Невежественная Сила приняла поручение и его Волей казалась
И Смерти глубокая фальшь Жизнь подчинила.
Все стало игрой Случая, Судьбу имитирующего.

     Тайным воздухом чистого счастья,
Глубоким, как сапфирное небо, дышит наш дух;
Наши сердца и тела его зов ощущают неясный,
Наши чувства ищут его, касаются и снова теряют.
Если это убрать, мир в Пустоте б утонул;
Если б этого не было, ничто не смогло б жить или двигаться.
Скрытое Блаженство лежит в корне вещей.
Безмолвный Восторг смотрит на работы бессчетные Времени:
Чтоб поселить радость Бога в вещах, Пространство дало широкую комнату,
Чтоб поселить радость Бога в себе, были рождены наши души.
Эта вселенная старое очарование хранит;
Ее объекты – резные чаши Мирового Восторга,
Чье вино очарованное – некой глубокой души напиток-восторг:
Своими грезами заполнил небеса Всечудесный,
Он сделал пустой старый Космос своим чудо-домом;
Он влил свой дух в знаки Материи:
Его огни великолепия горят в солнце великом,
Он скользит через небо, мерцая в луне;
Он – красота, поющая гимн в сферах звука,
Он распевает строфы од Ветра;
Он – тишина, ночью глядящая в звездах;
Он просыпается на рассвете и зовет с каждой ветки,
Он лежит, оглушенный, в камне, в цветке и в дереве грезит.
Даже в этом труде и печали Неведения,
На твердой, опасной почве суровой земли,
Вопреки смерти и злым обстоятельствам,
Воля к жизни упорствует, радость быть.
Эта радость – во всем, что чувство встречает,
Радость во всяком переживании души,
Радость во зле и радость в добре,
Радость в добродетели и радость в грехе:
Равнодушная к угрозе закона Кармического,
Радость смеет расти на почве запретной,
Ее сок бежит сквозь растения и цветы Боли:
Она трепещет с драмой судьбы и трагическим роком,
Она вырывает свою пищу у экстаза и горя,
На опасности и трудности растит свою силу,
Она валяется с червем и рептилией
И поднимает голову, равная звездам;
Она разделяет танец феи, обедает с гномом:
В свете и зное многих солнц она греется,
Солнце Прекрасного и солнце Силы
Ласкают ее и лелеют золотыми лучами;
Она растет к Титану и Богу.
На земле она медлит, чтобы досыта напоить свои глубину,
Через символы ее удовольствия и ее боли,
Через виноград Небес и Пучины цветы,
Удары пламени и муку-ремесло Ада,
И славы Парадиза фрагменты неясные.
В мелких, ничтожных удовольствиях человеческой жизни,
В его пустяковых страстях и радостях она вкус находит,
Вкус в слезах и в пытке сердца разорванного,
В короне из золота и в терновом венце,
В нектаре сладости жизни и в ее горьком вине.
Все бытие она изучает для блаженства неведомого,
Зондирует всякое переживание ради вещей новых и странных.
Жизнь вносит в дни земного создания
Язык славы из сферы более светлой:
Она углубляется в его Искусстве и размышлениях,
Она вылетает в великолепии некоего совершенного слова,
Она ликует в его высоких решениях и делах благородных,
В его ошибках блуждает, пучины край пробует,
Она взбирается в его восхождениях, в его падении барахтается.
Ангельские и демонические невесты его делят покои,
Владельцы сердца жизни или соперники.
Наслаждающемуся космической сценой
Его величие и его малость равны,
Его великодушие и низкие оттенки
На некий нейтральный задний фон богов брошены:
Он восхищается искусством Артиста, который все это спланировал,
Но игру эту опасную не вечно поддерживает:
За пределами земли, но для освобожденной земли предназначенные,
Мудрость и радость готовят свой совершенный венец:
Истина сверхчеловеческая к мыслящему человеку взывает.
Наконец, душа поворачивается к вечным вещам,
В каждой часовне она кричит об объятиях Бога.
Тогда там коронующая Мистерия разыгрывается,
Тогда достигается долгожданное чудо.
Свои широкие небесные глаза Блаженство бессмертное
Раскрывает на звезды, оно движет свои могучие члены;
Время трепещет в сапфических строфах его песни любовной,
И Пространство наполняется белым блаженством.
Затем, оставляя человеческое сердце на его горе,
Покидая речь и царства определения-имени,
Сквозь мерцающее, далеко взор пропускающее небо бессловесной мысли,
Сквозь нагие от мыслей свободные небеса абсолютного зрения,
Оно поднимается к вершинам, где нерожденная Идея,
Помнящая будущее, что должно быть,
Смотрит вниз на работы трудящейся Силы,
Незыблемая, над миром, ей сделанным.
В обширном золотом смехе солнца Истины,
Как великая небесная птица на море бездвижном,
Уравновешено его окрыленное рвение созидательной радости
На тихой глубине мира Вечного.
Такова была цель, это был небесный Закон,
Задача, Природе назначенная, с тех пор, как красотой пропитавшееся
В смутных, туманных водах сна несознания,
Из Пустоты это грандиозное творение встало,-
Для этого Дух вошел внутрь Пучины
И наделил своей силой Материи силу незнающую,
В нагой сессии Ночи к кафедральному Свету
Репатриирует в царстве Смерти бессмертие.
Мистическая медленная трансфигурация трудится.
Вся наша земля стартует из грязи и кончается в небе,
И Любовь, что была когда-то животным желанием,
Затем сладким сумасшествием в восторженном сердце,
Горячей дружбой в счастливом уме,
Становится обширного духовного стремления пространством.
Одинокая душа к Одному страстью пылает,
Сердце, что человека любило, в любви Бога волнуется,
Тело – его палата и часовня его.
Тогда от разобщенности наше существо спасено;
Все самим собою становится, все прочувствовано заново в Боге:
Из-за дверей своего монастыря выглядывающий Возлюбленный
Вбирает весь мир в одну свою грудь.
Тогда дело Смерти и Ночи ненужно:
Когда единство одержано, когда борьба кончена
И все знаемо, и все обнято Любовью,
Кто повернет назад, в боль и неведение?
     "О Смерть, я торжествую внутри над тобой;
Я больше не трепещу в нападении горя;
Могучий покой, посаженный внутри глубоко,
Оккупировал мое тело и чувство:
Он берет горе мира и трансмутирует в силу,
Он делает радость мира единой с радостью Бога.
Моя любовь вечная на трон покоя Бога посажена;
Ибо Любовь должна воспарить за пределы самого неба
И найти свое тайное несказанное чувство;
Она должна изменить свои человеческие пути на божественные,
Сохранив при том свою суверенность земного блаженства.
О Смерть, не для сладостной остроты моего сердца,
Не для одного блаженства моего счастливого тела
Я требую у тебя Сатьявана живого,
Но для работы его и моей, для нашей священной задачи.
Наши жизни – это Бога посланцы под звездами;
Под тень смерти они пришли жить,
Призывая свет Бога для невежественной расы на землю,
Его Любовь – наполнить пустоту в сердцах человеческих,
Его блаженство – исцелить мира несчастье.
Ибо я, женщина, есть сила Бога,
Он – Вечного в человеке душа делегированная.
Моя воля более велика, чем твой закон, Смерть;
Моя любовь сильнее, чем оковы Судьбы:
Наша любовь – это небесная печать Всевышнего,
Я охраню эту печать от твоих рвущих рук.
Любовь не должна на земле прекращаться;
Ибо Любовь – это светлое звено между землею и небом,
Любовь – это ангел далекого Трансцендентального здесь,
Любовь – это человеку залог на Абсолют".
Но женщине Смерть-бог ответил
С ироничным смехом в голосе,
Труд звезд расхолаживающим:
"Вот даже как люди обманывают Истину великолепными мыслями.
Так ты наймешь шарлатана славного, Разум,
Чтобы из тонкого воздуха его Идеала соткать
Для нагих желаний тела прекрасное платье
И для жадно хватающей страсти твоего сердца одежду?
Не подкрашивай ткань жизни магическими оттенками:
Лучше сделай свою мысль чистым зеркалом верным,
Отражающим Материю и смертность,
И узнай свою душу, продукт плоти,
Искусственную самость в сконструированном мире.
Твои слова – громкий шепот в мистической грезе.
Ибо как может в грязном человеческом сердце жить
Безупречная грандиозность твоего грезой построенного Бога?
Или кто может видеть лицо и форму божественную
В нагом двуногом черве, которого ты зовешь человеком?
О человеческий лик, сними раскрашенные разумом маски:
Будь животным, червем, как предназначала Природа;
Прими свое пустое рождение, свою узкую жизнь.
Ибо правда, как камень, нага и, как смерть, тяжела;
Нагая в неприкрашенности, суровая с суровостью правды живи".
Но Савитри ответила ужасному Богу:
"Да, я – человек. И еще будет он мной,
Пока в человеческой природе Бог ждет своего часа,
Попрать тебя, чтобы достигнуть бессмертных высот,
Превзойти горе и боль, и судьбу, и смерть.
Да, моя человечность есть маска Бога:
Он живет во мне, тот, кто мои действия движет,
Своего космического труда великое колесо поворачивая.
Я – его света тело живое,
Я – мыслящий инструмент его силы,
Я – инкарнировавшая в земную грудь Мудрость,
Я – его побеждающая и неубиваемая воля.
Бесформенный Дух начертал во мне свою форму;
Во мне есть Безымянный и тайное Имя".
Смерть из скептической Тьмы послала свой крик:
"О в доме Воображения жрица,
Убеди сперва фиксированные непреложные законы Природы
И сделай невозможное своей ежедневной работой.
Как сможешь ты заставить венчаться двух вечных врагов?
Непримиримые в своих объятиях,
Они аннулируют славу своих чистых крайностей:
В несчастном браке калечат свою жалкую силу.
Как ты едиными истинное и ложное сделаешь?
Где Материя – все, там Дух – только греза:
Если все – Дух, то Материя – ложь,
И кто был лгуном, кто построил вселенную?
Реальность с нереальностью сочетаться не может.
Тот, кто хочет повернуть к Богу, мир должен покинуть;
Тот, кто хочет жить в Духе, жизнь должен оставить;
Тот, кто встретил Себя, отвергает себя.
Путешественники миллионов маршрутов ума,
Что пришли через Существование к его завершению,
Мудрецы, исследующие океана-мира обширности,
Нашли угасания единственную гавань спасения.
Две только двери у человека к спасению,
Смерть его тела – Материи ворота к покою,
Смерть души – его последнее счастье.
Во мне все находят убежище, ибо я, Смерть, есть Бог".
Но Савитри ответила Смерти могучей:
"Мое сердце мудрее, чем мысли Резона,
Мое сердце сильнее, чем твои оковы, о Смерть.
Оно видит и чувствует одно Сердце, что во всех бьется,
Оно ощущает высокого Трансцендентального солнцеподобные руки,
Оно видит космический Дух за работой его;
В смутной Ночи оно лежит одно с Богом.
Сила моего сердца может нести горе вселенной
И никогда не спотыкается на своем светлом пути,
Его белая огромная орбита лежит через мир Бога.
Оно может море Всенаслаждения выпить
И никогда не потеряет духовное касание белое,
Покой, что раздумывает в Бесконечном глубоком".
Смерть: "Ты и в самом деле столь сильно, сердце,
А душа так свободна? И тогда ты можешь сорвать
Светлое удовольствие с моих придорожных цветущих ветвей,
И не запнуться в своем тяжелом путешествии к цели,
Встретить опасное касание мира и никогда не ослабнуть?
Покажи мне твою силу и от моих законов свободу".
Но Савитри ответила: "Я, конечно, найду
Среди зелени и шелеста лесов Жизни
Близкие груди удовольствия, однако мои они, ибо его,
Или мои для него, ибо радости наши едины.
И если я медлю, Время – наше и Бога,
И если падаю, разве нет его рук рядом со мной?
Все единый есть план; каждый акт придорожный
Углубляет отклик души, несет ближе цель".
Смерть, презрительное Ничто, ей ответила:
"Так докажи свою абсолютную силу мудрым богам,
Предпочтя радость земную! Себя требуй
И еще от себя и его грубых масок свободно живи.
Тогда я дам тебе все, чего душа твоя хочет,
Все краткие радости, что земля хранит для смертных сердец.
Лишь одно ценнейшее желание, которое все перевешивает,
Суровые запрещают законы и твой ироничный удел.
Моя воля, что однажды работала, остается неизменной во Времени,
И Сатьяван никогда снова твоим быть не сможет".
Но Савитри ответила Силе неясной:
"Если глаза Тьмы могут смотреть прямо на Истину,
Взгляни на мое сердце и, зная, что есть я,
Делай что хочешь иль можешь, о Смерть.
Ничего не возьму, одного Сатьявана".
Воцарилось молчание, словно судеб колеблющихся".
Как презрительно спокойный, уступающий точке,
Смерть склонила свою суверенную голову в холодном согласии:
"Я дам тебе, спасенной от смерти и горькой судьбы,
Все, что когда-то живой Сатьяван
Желал в сердце своем для Савитри.
Светлые полдни даю я тебе и рассветы спокойные,
Дочерей, подобных тебе сердцем и разумом,
Сыновей, светлых героев, и спокойную сладость
Единства с дорогим, верным мужем.
И ты соберешь в свой радостный дом,
Счастье вечеров, тебя обступивших.
Любовь свяжет тобою много сердец.
Сладость ты в своих днях повстречаешь
Нежной службы, что твоей жизни желанна,
И любящего царствования над всеми, кто тебе дорог.
Два полюса блаженства, ставших одним, о Савитри.
Вернись, о дитя, на землю, тобою покинутую".
Но Савитри ответила: "Твои дары отвергаю.
Земля не может цвести, если одна я вернусь".
Тогда Смерть шлет вперед свой рассерженный крик,
Как бранит лев свою ускользающую жертву:
"Что знаешь ты о земном богатстве и жизни меняющейся,
Полагая, что раз один мертв, то вся радость исчезнет?
Нет надежды несчастливым быть, пока не конец:
Ибо скоро умирает горе в усталом человеческом сердце,
Скоро гости другие наполняют пустые покои.
Скоротечной росписью на полу праздника.
Нарисованной для мига красоты, любовь была сделана.
Или, путник на вечном пути,
Ее объекты в ее объятиях постоянно меняются,
Как для пловца волны бесконечных морей".
Но Савитри ответила неясному Богу:
"Мне обратно отдай Сатьявана, моего Господина единственного.
Моей душе твои мысли пусты, она ощущает
Глубокую, вечную истину в существах скоротечных".
Смерть: "Вернись и испытай свою душу!
Скоро найдешь, как и все успокоенная,
На щедрой земле красоту, силу и истину,
А когда ты наполовину забудешь, один из людей
Обовьется вокруг твоего сердца, что нуждается
В каком-нибудь человеческом, отвечающем сердце на груди у тебя,
Ибо кто, существо смертное, может жить довольно один?
Затем в прошлое ускользнет Сатьяван,
Уйдет от тебя тихая память
Из-за новой любви и твоих детей мягких рук,
Пока не удивишься, любила ль вообще ты?
Такова жизнь, земли тяжкий задуманный труд,
Постоянный поток, что не бывает никогда прежним".
Но Савитри ответила Смерти могучей:
"О темный, ироничный труда Бога критик,
Ты дразнишь ум и тела спотыкающиеся поиски
Того, что сердце вмещает в пророческий час
И бессмертный дух делает собственным.
Мое есть сердце, что поклоняется, хотя и покинутое,
Образу им любимого бога;
Я сгорела в огне, чтобы шагам его следовать.
Разве мы – не те, кто уединенность широкую носит,
Наедине с Богом на горах сидящую?
Почему ты со мной тщетно борешься, Смерть,
Разум, избавленный от всех мыслей неясных,
Которому ясны секреты богов?
Ибо сейчас, наконец, я знаю вне всяких сомнений,
Что великие звезды горят моим непрестанным огнем
И что жизнь и смерть, обе, его топливом сделаны.
Жизнь была лишь моею слепою попыткой любить:
Земля мою борьбу видела, небо – победу;
Все будет достигнуто, превзойдено, там поцелуются,
Сбрасывая свои покрова перед свадебным пламенем,
Вечные жених и невеста.
Небеса, наконец, примут наши полеты прерывистые.
На носу судна жизни, что волны Времени режет,
Нет сигнальных огней надежды, что горели б напрасно".
Она говорила; бога безграничные члены,
Словно охваченные тайным экстазом,
Дрожали в безмолвии, как движение неясное
Туманных равнин океана, уступавших луне.
Затем, словно поднятые ветром внезапным,
Вокруг нее в том смутном мерцающем мире
Затрепетали, как вуаль рвущаяся, сумерки.
     Так, вооруженные речами великие противники бились.
Вокруг этих духов в тумане искрящемся,
Углубляющийся полусвет скользил на крыльях жемчужных,
Словно чтобы достичь какого-то далекого идеального Утра.
Ее мысли очерченные летели сквозь дымку мерцавшую,
Смешиваясь, яркооперенные, с ее вуалями и лучами,
И все ее слова, как сверкающие драгоценные камни, были захвачены
Пылом мистичного мира
Или украшали в радужном переливе оттенков,
Словно плывущее эхо, в звуке далеком слабеющее.
Все произнесенное, настроение любое там должно стать
Недолговечной тканью, сотканной разумом,
Чтобы сшить тончайшее платье перемены прекрасной.
Она шла, в своей молчаливой воле решительная,
По туманной траве смутных нереальных полей,
Впереди нее – вуаль видений плывущая,
Под ногами ее – стелящееся одеяние грез.
Но сейчас ее духа огонь сознательной силы,
Из сладости удаляясь бесплодной,
Звал ее мысли из речи назад сесть внутри,
В глубокую комнату медитации дома.
Ибо лишь там могла жить души прочная истина:
Непреходящий, язык жертвоприношения,
Он горел, негасимый, в центральном камине,
Где пылает для высокого хозяина дома и супруги его
Охраняющий и свидетельствующий пламень усадьбы,
От которого засвечены богов алтари.
Все еще принужденные, шли дальше, скользя, неизменные,
Но порядок миров тех был изменен:
Смертный вел, бог и дух слушались,
Она, позади, была их марша лидером,
И они, впереди, за ее волей следовали.
Вперед они путешествовали по дорогам дрейфующим,
Смутно сопровождаемые мерцающими туманами;
Но все скользило быстрее сейчас, словно встревоженное,
От чистоты ее души убегая.
Небесная птица на драгоценных крыльях ветра
Горела, как окруженный красочный пламень,
Влекомая духами в жемчужной пещере,
Сквозь очарованную туманность ее душа двигалась дальше.
Смерть впереди и Сатьяван,
В темноте перед Смертью, звезда чуть светящаяся.
Свыше был незримый баланс его рока.

Конец третьей песни